Клошмерль

В Клошмерле всё пошло теперь вкривь и вкось: мужчины только и пеклись что о политике и ругались на чём свет стоит, а женщины только и говорили что о заднице соседки да о тех руках, через которые она прошла, и при этом ругались не хуже мужчин, а иногда, пожалуй, и почище. А тут, в дополнение ко всему, является сотня свеженьких молодцов-солдат, которые были готовы пускать пулю за пулей, совсем как их винтовки, и только и думали про то, как бы приступить к делу. Поскольку все наши женщины только об этом и мечтали, их стало одолевать что-то вроде заразного бешенства матки, и их мужья худели от переутомления, как новобрачные. И над нами всеми солнце, которое, казалось, хотело всё изжарить. Всё это превратило Клошмерль в сущий паровой котёл, и не было никакого средства умерить в нём давление. Так или иначе, но он должен был взорваться. Ясное дело, говорил я себе, это должно взорваться, если только не подоспеет сбор винограда. Но до него было ещё целые две недели, а ведь приди дни сбора пораньше, всё устроилось бы хорошо: люди работали бы спозаранку, истекали бы семью потами от усталости и заботились о своём винце, которое им дороже всего на свете. Когда вино забродит в чану, все клошмерляне договариваются друг с другом, как одно дружное семейство, насчёт того, как бы им продать вино подороже тем, кто приезжает за ним из Лиона, Вильфранша и Бельвиля. Но люди не дотерпели двух недель. Котёл взорвался раньше.

Сейчас я вам расскажу про эту дурацкую историю, что разразилась нежданно-негаданно, как раскаты грома, какой бывает над Божоле в половине июня, когда вслед за громом сразу же начинает сыпать град. Порой случается, что в одночасье погибает весь урожай. Такие годы – сущее бедствие для нашего края.

Но перехожу к самым главнейшим событиям. Сначала нужно вам рассказать про Клошмерль, который из-за оккупационных войск оказался как бы на осадном положении. В гостинице Торбайона Тардиво установил свой пост, или, как они говорят со времён войны, свой КП. Кроме него, там ещё было целое отделение – оно разместилось в старом овине, куда складывали сено в те времена, когда у нас по дорогам ещё плелись дилижансы. Одного часового поставили рядом с гостиницей, а другого как раз напротив, перед «Тупиком монахов», возле самого писсуара. Оно конечно, были ещё и другие часовые, но в том, что получилось, сыграли важную роль именно эти двое. Добавьте ещё тех, что постоянно маячили, скаля зубы, во дворе гостиницы Торбайона да на порогах домов вдоль главной улицы. Теперь вам ясно, как обстояло дело?

Ладно. Так вот, все эти баталии, про которые вы уже наслышаны, разразились 19 сентября 1923 года, ровнёхонько через месяц после праздника святого Роха. Да, да, именно 19 сентября. Это был очень даже солнечный денёк, один из таких, когда потеешь в три ручья и страдаешь от дьявольской жажды. В такие дни где-то в небе хоронится намёк на грозу: её ещё не видно, но она может с минуты на минуту шарахнуть и скрючивает вам нервы жгутом. Я уж совсем было собрался сделать обход, маленький обходик, ради собственного развлечения, потому как я люблю хорошо нести свою службу. Могу вам сознаться, что я его решил сделать ещё и ради Луизы (вам-то я могу назвать её своим именем – ведь это ей не принесёт ущерба): если учесть её хорошие стороны, так с ней ещё можно было славненько помиловаться. Мне всегда хотелось свидеться с ней в такую погоду, и она мне оказывала милости то так, то эдак. Но раньше, чем идти на работу, я заглянул к Торбайону, чтобы хлопнуть стопочку вина – ведь в такую погоду жажда одолевает ещё посильнее, чем обычно. Уж если ты сельский полицейский, так всегда найдётся оказия выпить: то один поднесёт, то другой, потому как всякому охота быть со мною в дружбе, да и сам я от природы люблю дружиться со всеми: от этого одна только выгода и жить становится приятней.

Итак, захожу я в гостиницу. А было тогда около двух, то есть по-зимнему времени немного больше полудня. Жара палила вовсю. И вообще в сентябре было прямо-таки сатанинское пекло. С той поры не было ничего подобного. Так вот, захожу я в гостиницу. Вижу, сидит там компания бездельников: Плокен, Ларудель, Пуапаналь, Машавуан и прочие любители потолкаться в заведении Адели.

– Эге, да это ты, Босолей? – говорят они мне. – У тебя, надо полагать, язык от жажды вытянулся, как дорога до Монтежура!

Есть у нас такая дорога. А я им на это отвечаю: «Да уж я-то всегда готов пособить вам в работе». Это их здорово развеселило. «Принеси-ка стопку и пару бутылей», – сказали они Адели. Тут мы дёрнули по стаканчику, а потом сидели молча, заламывая, а потом надвигая на нос шляпы (на мне, правда, было, как обычно, форменное кепи). Приятно было попивать свежее винцо, сидя в тени, в то время как на дворе палило чёртово солнце, и совсем не хотелось туда возвращаться.