Клошмерль

Снятие брачной ипотеки было крайне выгодно для Пьешю. Его жена всегда была сухопарой и малопривлекательной клячей, которую он с радостью оставил бы в каком-нибудь закоулке, если бы не обладал сильно развитым чувством долга. После родов телесная скудость Ноэми стала просто убийственной. И такой работяга, как Пьешю, в конце концов, стал избегать супружеских трудов, а если и приступал к ним, то только после долгих колебаний. Он оценил преимущества праздных ночей, оставлявших нетронутыми солидные запасы энергии. Пьешю всегда интересовал женщин. По мере того как он начинал стареть, общественное положение стало приносить ему выгоду, которой лишал возраст. У Бартелеми Пьешю, сначала муниципального советника, а потом мэра, всегда было достаточно удобных оказий. Если же Пьешю внезапно оказывался с пустыми руками, он снова набрасывался на жену. «Когда ты, наконец, оставишь свои повадки!» – говорила ему Ноэми с такой холодностью, что нужна была слепая горячность юных лет, чтобы настоять на своём.

Задолго до того времени, о котором идёт речь, Бартелеми Пьешю научился избегать опрометчивых решений и даже в любовные дела привносил дух осмотрительности, составлявший его силу во всех начинаниях. С давних пор он смотрел на жену как на своего интенданта и иногда компаньона. Но Ноэми всегда требовала, чтобы у них была общая кровать. Она видела в этом супружескую привилегию, отличающую её от случайных женщин, которыми мог воспользоваться её супруг. Она считала это соседство очень удобным для обсуждения всевозможных планов в долгие зимние ночи. И, наконец, совместное спаньё очень удачно заменяло комнатную печку. Похвальная экономия.

Однако пора открыть грандиозный план Бартелеми Пьешю: через три года он собирался стать сенатором, заменив Проспера Луэша, о котором говорили в осведомлённых кругах как о человеке, заметно впадающем в детство. Ослабление интеллекта не было бы серьёзным препятствием для возобновления депутатского мандата, если бы не стали известны скандальные похождения сенатора. Старичок интересовался малютками, – это был благодушный, но отнюдь не филантропический интерес; сенатора приходилось периодически помещать в частные лечебницы, чтобы спасти от бурного возмущения иных несговорчивых родителей, которые требовали от него немалых сумм в компенсацию за утраченное неведение своих несовершеннолетних дочерей, попавших в поле зрения господина Луэша, страдающего эксгибиционизмом.

И эти деяния, до сих пор полускрытые, грозили нанести значительный ущерб партии.

Разумеется, Проспер Луэш мог бы пролепетать, что его почтенный коллега господин де Вильпуй заполняет свои сенаторские досуги такими же утехами. Но господин де Вильпуй был человеком правых убеждений, некогда его воспитывали иезуиты, и он до сих пор имел среди них весьма влиятельных знакомых. Видный католик, он, бесспорно, стоял в первых рядах благонамеренных людей своего времени, – репутация, предоставляющая ему значительные возможности для маленьких прегрешений. А его противник в политике и верный компаньон в проказах, скрашивающих старость, Проспер Луэш, к несчастью, в молодости снискал известность своими прогрессивными взглядами и реформаторским пылом. Впоследствии он дал утешительные доказательства своей эволюции; сначала стал домогаться чисто буржуазных почестей, затем проявил в Бордо в 1914 году пламенный патриотизм и, наконец, заявил с трибуны Сената, что война должна вестись с неослабевающей силой до победного конца. И тем не менее он сохранил множество врагов. Поскольку никто не мог с достаточными основаниями поставить под сомнение его честность, было решено придраться к его нравственности. О его подвигах правые узнали от господина де Вильпуй. Не желая повредить старому приятелю, этот важный сановник, уверенный в своей безнаказанности, однажды проговорил аристократически гнусавым голосом: «Странное дело, мы с Луэшем люди различных убеждений, но одинаковых вкусов: мы любим слегка зеленоватые плоды. В наши годы это немного молодит! Но должен признаться, друг мой, что Луэш в этой области прибегает к весьма любопытным приёмам… Очаровательное ребячество, мой милый! Наш собрат всегда был новатором. Это проявляется во всём!» Короче говоря, было необходимо ускорить отставку Луэша, чтобы избежать скверной истории. Бартелеми Пьешю всё это прекрасно знал. Он маневрировал. Он уже приобрёл покровителей и рассчитывал сделать таковым и Бурдийя, и Фокара, собиравшихся снова приехать в Клошмерль, и на этот раз уже порознь.