Клоун Шалимар

Тут лицо Пегги Офалс в один миг приняло жесткое выражение, и обнаружилось наконец, что покров чистого альтруизма скрывал далекие от альтруизма намерения.

— Юная леди, — проговорила она, — пора взглянуть правде в глаза. Вы говорите, что хотите домой, — я правильно поняла?

— Да, — ответила Бунньи. — Это единственное, чего я хочу больше всего на свете.

— Так. Значит, домой. К мужу, в этот ваш Пачхигам. К мужу, который за вами не приехал. К тому, кто даже перестал вам писать. К клоуну.

В глазах Бунньи блеснули слезы.

— Да-да, милочка, как видишь, я знаю всё. И к этому человеку ты собралась вернуться с ребенком от другого? Ты воображаешь, что он согласится дать ребенку свое имя, примет ее как родную дочь и дальше все будет как в последнем кадре голливудского фильма: на фоне красивого заката вы все вместе отправляетесь к светлому будущему и живете долго и счастливо?

Теперь слезы бежали по щекам Бунньи ручьями.

— Это дохлый номер, дорогуша, — неумолимо продолжала Пегги, готовясь нанести последний, сокрушительный удар. — Тоже мне, Номан! Это не ее фамилия. И как ты еще ее назвала — Кашмира? Нет, дорогуша, и это имя тоже не для нее. — В голосе Пегги появилось нечто новое, от чего у Бунньи сразу высохли слезы. — Хотя послушай, у меня есть идея, — сказала Пегги так, словно эта «идея» возникла у нее прямо сейчас. — Ты меня слышишь? Напрягись и послушай, это важно. Сейчас зима. Дорога через Пир-Панджал закрыта, и в Долину по земле не попасть. Но это неважно, с этим разберемся. Я могу всё устроить. Могу найти воздушный транспорт, чтобы переправить тебя в Пачхигам. Одного сидячего места тебе будет мало, но это мы учтем. О ребенке можешь не беспокоиться, у меня есть подходящая нянька. Ты сможешь тронуться в путь, вероятно, через неделю — так? Ладно, тогда через неделю я договорюсь о том, чтобы там, когда самолет приземлится, тебя уже ждала машина, которая отвезет тебя в Пачхигам. Не пешком же тебе добираться, надо, чтобы все выглядело красиво. Ну, как тебе мое предложение — нравится? Ну конечно нравится, иначе и быть не может.

Слезы у Бунньи высохли окончательно.

— Еще, пожалуйста, я не понимаю, — наконец выговорила она. — Зачем нянька?

Слова еще не успели слететь с ее губ, как в глазах своей благодетельницы она прочитала ответ.

— Ты знаешь сказку про Румпельштильцхена? — глядя куда-то вдаль, спросила Пегги Офалс. — Ну да, не знаешь, конечно. Вкратце дело там вот в чем: жила-была когда-то мельникова дочка, и один из этих злокозненных сказочных принцев сказал ей такие слова: «Если ты к утру не превратишь вот эту солому в золото, то умрешь». Ты и сама знаешь таких типов, как тот принц, милочка. Они тебя испоганят или отрубят тебе голову — для этих принцев-убийц жизнь и смерть человека ничего не значат. Могут свободно сделать и то и другое — и испоганят, и голову снесут с плеч, а то и вообще будут тебя трахать, пока тебе голову отрубают… Прости, я отвлеклась. Так вот: ночью, когда она сидела одна-одинешенька в башне замка и роняла горькие слезы, в дверь постучали, и перед ней предстал крошечный человечек. «Что ты мне дашь, если я это сделаю за тебя?» — спросил он. И знаешь ли, он действительно это сделал: три ночи подряд он превращал солому в золото, и мельникова дочка осталась жива, и вышла замуж за сказочного принца, и родила дитя. Глупая! Как можно выходить замуж за типа, который способен убить, не моргнув глазом! Что ж, Шехерезада ведь тоже согласилась стать женой кровожадного Шахрияра. По глупости женщине нет равных. Взять, к примеру, хоть меня. Я тоже вышла за своего злокозненного принца, а он взял и убил мою любовь. Но о нем ты и сама всё знаешь, я совсем забыла про это, извини, ради бога. Так на чем я остановилась? Ах да: в одну распрекрасную ночь карлик вернулся. «Ты знаешь, за чем я пришел», — сказал он. Его-то и звали Румпельштильцхен.

Они были одни. Одни — не считая того, чего отчаянно желала каждая. В комнате повисло молчание — черное, глухое безмолвие, полное безысходности. Но лицо Маргарет Роудз-Офалс было страшнее самого молчания: на нем появилось выражение злого торжества.

— О-фалс, — раздельно выговорили губы Матери Пегги. — Фамилия ее отца — Офалс. И зовут ее — Индия. Милое имя, к тому же вполне соответствующее истине. Вопрос происхождения — один из самых важных. Индия Офалс — вполне подходящий на него ответ. Что касается второго по важности вопроса об этической стороне дела, то на него ей придется искать ответ самой.

— Нет! — вскрикнула Бунньи. — Не хочу!

Ладонь Пегги легла ей на голову.