Клоун Шалимар

Но Бомбур плохо знал своих односельчан. Человек, отрекомендовавшийся аватарой [19]Булбула Шаха, остался, и нашлось множество ушей, пожелавших слушать его речи, в особенности когда вместо ответа на резкое замечание Ямбарзала он, снявши тюрбан, постучал костяшками пальцев по голому черепу. Все ясно услышали металлический звук, и несколько мужчин и женщин тут же бухнулись на колени.

С того самого дня верховенству Ямбарзала в Ширмале пришел конец. Стальной Мулла кочевал из дома в дом, и всего за год настроения в деревне резко изменились. Мастера поварского искусства, в чьих сердцах закипели иные страсти, сложились и на собранную сумму возвели для вдохновенного Булбула мечеть. Стальной Мулла ни разу не обмолвился, откуда он родом, ни разу не упомянул, в каком медресе прошел обучение, у какого наставника получил посвящение, — словом, ничего не рассказывал о своей жизни до дня своего появления в Ширмале, — появление, которое навсегда изменило существование жителей деревни. Он даже позволил детям наделить его прозвищем. Кашмирцы обожали прозвища, причем, как правило, с перчиком, и Булбула они, из-за его жаркого, с резким запахом дыхания, окрестили Булбул Факх, то есть «Булбул газу надул». Тот принял это имя без возражений, словно только что здесь, именно теперь и родился: словно появился на свет, невинный и в то же время грозный, именно ради ширмальцев и счел их, как родителей, вправе выбрать ему любое имя.

После той злополучной ночи в саду Шалимар, когда Абдулла Номан и Бомбур Ямбарзал заключили друг друга в объятия, отношения между пачхигамцами и ширмальцами неизменно оставались дружественными. Оба старейшины возобновили свои вылазки на рыбалку, а в тех случаях, когда появлялся богатый клиент с заказом на устройство пиршества из тридцати шести блюд, обе деревни объединяли усилия и делили доходы. Великодушный Абдулла даже предложил услуги своих актеров для ширмальцев, желавших усовершенствоваться в актерском ремесле, однако Ямбарзал с несвойственным ему смирением отклонил это предложение. «Нам не пристало прикидываться теми, кем мы на самом деле не являемся», — сказал он. В его словах была некоторая двусмысленность, но Абдулла предпочел пропустить ее мимо ушей, потому что стоял прекрасный день и рыба сама вешалась на крючок, к тому же он понял, что Ямбарзал в своем эгоизме и самолюбовании мало чем отличается от актеров, в частности от некоторых его товарищей по труппе, только несравненно лучше них знает, когда следует придержать язык. К тому же с годами Бомбур сделался не столь спесивым. Он даже признал, что-де «у новоявленного пандита-ваз ыесть кулинарное чутье». В его устах это была высокая похвала, и когда Абдулла передал его комплимент Пьярелалу, тот даже зарделся от удовольствия.

Во время устройства праздников соперничество между обеими деревнями все же давало себя знать, случались и перепалки. В моменты неудач Бомбур Ямбарзал все еще не упускал случая обвинить Абдуллу Номана в том, что из-за его кулинарной инициативы Ширмал лишился части доходов от своего ремесла. «Если бы не Пачхигам и не этот их хинду шеф-повар, — нашептывал ему коварный голос, — то именно ты, а не проходимец Булбул снова стал бы первым человеком в Ширмале». Повсеместное уменьшение праздничных церемоний тяжело отразилось на благосостоянии обеих деревень. К середине шестидесятых атмосфера в Кашмире не располагала к веселью. Бывали недели, а то и целые месяцы, когда Абдулле Номану начинало казаться, что дни народного комического театра сочтены: что веселые истории о плутах и проказниках уже никому не нужны; что им не выдержать соревнования с новинками кино, которые завозили на грузовичках в самые отдаленные уголки Кашмира. Не меньше Номана тревожился и Бомбур Ямбарзал, он начал опасаться, что пристрастие кашмирцев к гастрономическим изыскам уже не передастся новому поколению. И все-таки, несмотря на то что периоды между выступлениями у актеров становились всё длиннее, заказы на них продолжали поступать, как, впрочем, и на устройство банкетов. Родители по-прежнему договаривались о свадьбах детей, и помешать этому не могло даже присутствие индийских войск. Браки по любви тоже стали не редкостью — все-таки на дворе стояла середина двадцатого века, так что, в силу оптимистичного и упрямого стремления человечества вообще к воспроизводству в любые, даже самые тяжкие времена, а также благодаря свойственному кашмирцам в частности ожиданию праздника желудка продолжительностью в неделю по случаю очередной свадьбы, жителям обеих деревень голодная смерть пока не грозила.

Тем не менее спустя полтора года после появления Стального Муллы семнадцатилетнему более или менее мирному сотрудничеству пачхигамцев и ширмальцев пришел конец, причем самым неожиданным образом.