Клоун Шалимар

Когда Пегги Офалс у себя дома в Нью-Йорке сняла трубку и услышала от одного из своих информаторов, что Эдгара Вуда переводят в Индию, у нее застучало в висках, и она с размаху швырнула высокий бокал с шардоне, который был у нее в руке, в огромный, занимавший почти всю стену портрет кисти Лихтенштейна, изображавший ее мужа в кабине «Гонщика». Она сама подарила Максу эту картину, и шедевр постоянно находился перед ее глазами — за исключением тех случаев, когда его брали на время в тот или иной выставочный зал. Раздался звон разбитого стекла, но злость помешала ей прицелиться, и бокал разбился о стену справа от неповрежденного полотна. Она не стала собирать осколки. Она сжала кулаки, пытаясь взять себя в руки. «Ладно, пусть уж лучше будет этот сводник», — сказала она себе. Если бы Вуда оставили в Америке, то ее муж наверняка нашел бы себе другого крошку-помощника и какое-то время Маргарет не имела бы информации о том, кто обеспечивает Максу тот вид деятельности, без которого ее муж обходиться никак не мог и в котором участвовать она к тому времени решительно отказывалась. Ни сам Макс, ни Эдгар понятия не имели о том, что ей известно об «этих» всё до малейших деталей; что она точно знала, где именно все эти тела были… не похоронены, нет же, как бы это сказать-то… ara, вот! — разложены! Да-да, она знала точно, где, когда и как этими мерзкими, грязными, чертовыми телами он пользовался, и она взяла за правило… она вправе… и видит Бог, настанет день, когда она… ведь она уже раз в своей жизни убила, так за чем дело стало! Она отомстит!

Соблазнение Бунньи Каул Номан — или, если быть более точным, соблазнение ею Макса — заняло время. Организовать свидание американского посла с замужней кашмирской танцовщицей оказалось нелегким делом даже для такого изобретательного человека, как Эдгар Вуд. По окончании праздничного концерта в охотничьем доме Вуд от лица американского посла объявил, что господин Офалс желает лично поблагодарить участников великолепного представления, и они собрались — поэты, певцы, музыканты, танцоры и повара. Макс в сопровождении переводчика переходил от одного гостя к другому. Его искренний интерес и внимание покорили и растрогали всех. В какой-то момент он как бы случайно — словно не ради этого и было задумано все действо — повернулся к Бунньи и поздравил ее с блестящим исполнением.

— У вас настоящий талант, вам следует его развивать, — сказал он.

Переводчик передал ей слова Макса. Бунньи слушала его, скромно потупившись, но при этом ощутила на щеке легкий холодок — словно от чуть приоткрывшейся наружу двери. «Терпение, — сказала она себе. — Сложи руки на коленях, сиди и жди; чему быть, того не миновать».

— Спросите, как ее зовут, — велел он переводчику.

— Бунньи, — ответил тот. — Она говорит, что это ее любимое имя, как бы это лучше сказать… это имя, которое она сама себе выбрала. Вообще-то ее зовут Бхуми, что значит «земля», но для друзей она Бунньи — так люди Кашмира называют свое любимое дерево — чинару.

— Понятно, — протянул Макс. — Значит, одно имя для посторонних, другое — для друзей. Спросите эту Бхуми — землю — или Бунньи — любимое дерево, — чего бы она для себя хотела как танцовщица?

В его тоне не прозвучало никакой личной заинтересованности, ни намека на что-нибудь непристойное. Бунньи ответила столь же осторожно — вежливо, но сдержанно.

— Бунньи говорит, во-первых, что она Бунньи, — перевел сопровождающий, — а во-вторых, она вполне счастлива уже тем, что доставила вам удовольствие своим танцем.

Офалс заметил, как через головы собравшихся с легкой, без малейшей иронии улыбкой на них смотрит Сваран Сингх.

Макс отошел от нее и за весь вечер больше ни разу на нее не взглянул. Правда, он довольно долго беседовал с Абдуллой Номаном, с пристрастием и сочувствием расспрашивая его о материальном положении жителей Долины, и узнал об упадке спроса на народные представления бханд патхер. Он выразил восхищение, причем вполне искреннее, их древним, передающимся из поколения в поколение актерским мастерством. Вскоре Абдулла, как Макс и рассчитывал, проглотил наживку.

— Сэр, этот человек — деревенский старейшина, — стал переводить сопровождающий, — и он говорит, что будет считать величайшей для себя честью, если вы, сэр, когда-нибудь осчастливите Пачхигам своим посещением. Говорит, что почтет за великое счастье представить на ваш суд, если вам это интересно, полный репертуар как с традиционными, так и с новыми, современными пьесами, а также ознакомить вас со сценическими приемами. Они еще и повара высшего класса, сегодня лучшие из них готовят угощение специально по случаю вашего прибытия.

— У господина посла очень напряженная программа, — с деловым видом вмешался в разговор Эдгар Вуд. — В настоящий момент он не может позволить себе…

— Эдгар, Эдгар, — добродушно похлопал по руке своего ретивого помощника Макс. — Как знать — возможно, когда-нибудь и у господина посла найдется свободная минутка!