Клоунада

— Она уже не была бедная, — перевел Ледок, — хотя все равно оставалась черной. И в глубине души все еще жила в нищете. Детские воспоминания никогда не покидают нас. — Ледок слегка улыбнулся мне. — Понимаете, я только перевожу, а не высказываю собственное мнение.

Я кивнул.

— У нее раньше случались передозировки? — спросил я у Моррэ.

Моррэ взглянул на Ледока. Тот перевел. Моррэ посмотрел на меня.

— Qui, — сказал он. — Раза два. Один раз… — Он повернулся к Ледоку, перейдя на французский.

— Однажды, — перевез Ледок, — ему даже пришлось вызвать врача. А в другой раз она сама пришла в себя.

— Газеты писали, — сказал я Моррэ, — что она умерла где-то между восемью и десятью часами вечера. Вы не знаете, как они установили время?

Моррэ повернулся к Ледоку и что-то ответил. Ледок повернулся ко мне.

— Соседи из соседней квартиры услышали, что играет пластинка. Музыка смолкла после восьми часов.

— У нее был патефон с ручным заводом?

Моррэ нахмурился, и Ледок повторил вопрос по-французски.

— Qui, — сказал он.

— Они больше ничего не слышали? Голоса, например? Может, у нее в квартире кто-то был?

— Non, — ответил Моррэ. И, обращаясь к Ледоку, продолжал.

— Он говорит, что квартира была хорошая. Недалеко отсюда, толстые стены. Они никогда не слышали голосов, даже если к мадемуазель Лавинг приходили гости. А музыку они слышали только потому, что иногда она включала ее слишком громко.

Ледок еще о чем-то спросил Моррэ и выслушал ответ.

— Я спросил его про консьержку. В большинстве жилых домов в Париже есть консьержки, они управляют домом и следят за парадной дверью. В основном это женщины. В доме, где жила мадемуазель Лавинг, тоже есть консьержка. Но Моррэ говорит, что она пьянчужка. Ее часто не бывает на месте, она уходит к себе в квартиру, а иногда спит прямо в своей конторке. Кроме того, в этом доме есть черный ход, мадемуазель Лавинг, бывало, им пользовалась.

— Значит, кто-то, — сказал я Моррэ, — вполне мог подняться в ее квартиру незамеченным?

— Qui, — подтвердил он. Повернулся к Ледоку и снова заговорил по-французски.

Ледок перевел:

— Но полиция уверена, что она умерла в результате несчастного случая, от передозировки. После осмотра тела они решили, что она умерла примерно в то время, когда перестал играть граммофон. Ближе к девяти, а не около восьми.

Я открыл было рот, но Моррэ меня перебил. Ледок выслушал его.

— Он говорит, что все любили мадемуазель Лавинг. Единственным человеком, кто мог ей навредить, единственным в мире, была она сама.

Я повернулся к Моррэ.

— Какую пластинку она поставила на граммофон? — Мне, в сущности, незачем было это знать. Просто любопытно.

Моррэ печально посмотрел на меня.

— Своя собственная запись. Песня, которую она любить. «Прощай, дрозд». — Он опустил глаза и глубоко, прерывисто вздохнул. — «Утоли все свои заботы и печали», — проговорил Моррэ и замолчал, крепко сжав губы. Его напрягшееся лицо словно бы выдавило одинокую слезу, и она прокатилась по щеке.

— Полиция уверена, — сказал Ледок.

— А я нет, — сказал я.

Мы шли по улице Одеон вниз, поодаль от серого здания театра в сторону шумного бульвара Сен-Жермен.

— Я тоже, — сказал Ледок. — Уверен, смерть этой женщины пришлась по времени очень кстати, чтобы быть случайной, но взгляните, это Джеймс Джойс.

Он кивнул в сторону высокого мужчины, вышедшего из книжного магазина на другой стороне улицы. Он был такой худой, что казалось, его сложили из одежных вешалок. На нем был темный костюм и бабочка, а под левым стеклом очков черная повязка. Над двойной витриной магазина красовалась вывеска: «ШЕКСПИР И КОМПАНИЯ».

— Он ирландец, — сказал Ледок, — и, кажется, самый талантливый из всех писателей, осевших в Париже. Он написал книгу под названием «Улисс», довольно скандальную, но замечательную. Блестяще написана и очень умно.

— У Сибил Нортон есть экземпляр, — заметил я. — Видел у нее в квартире.

— Поразительно. Не думал, что автор детективов станет читать такую книгу.

— Думаю, все зависит от самого автора.

— Кстати, ее издала Сильвия Бич, владелица этого магазина.

— Да?

Он улыбнулся.

— Вас такие вещи не интересуют, mon ami?

— Нет, если у меня голова забита другим.

Он кивнул.

— Я тоже несколько отвлекся. С утра ничего не ел, кроме круассанов. Слава Богу, тут недалеко есть приличный ресторанчик.

В ресторане я объяснил Ледоку, что хочу бифштекс. Толстый бифштекс. С кровью. Никакого сырного соуса. Никакого винного соуса. Толстый бифштекс с кровью, поджаренный сам по себе. А вдобавок разве что жареную картошку и салат. Он явно не одобрял мой выбор, но тем не менее заказал мне все, о чем я просил, на что потребовалось даже менее получаса объяснений с официантом. Себе он заказал фирменное блюдо на сегодняшний день, tournedos Rossini.[57]

— Это filets mignon — небольшие кусочки мяса, обжаренные в сливочном масле, сверху — несколько кусочков трюфелей в соусе и ломтик foie gras, гусиной печени. Когда мясо готово, надо залить в сковороду хорошую мадеру и получившимся соусом полить мясо. Вы точно не передумаете?

— Да. Совершенно точно.

— Это же невероятно вкусное блюдо. И его здесь отлично готовят.