Клуб Аистенок (СИ)

- Конечно. И Кора тоже. Женщина, которая меня подменяет, когда у меня выходной.

- То есть никто из вас не давал ребенку мед? - правой рукой доктор держала крошечное тело Давида и повернулась взглянуть на Анни.

- Нет, мэм.

Рик встал. Он вполуха слушал вопросы доктора, но слово "мед" застало его врасплох, и он примерз к месту.

- Что плохого в меде? Я давал ему мед на прошлой неделе чуть-чуть на кольце.

Доктор взглянула на Рика:

- То, что сейчас с ним происходит, боюсь, вызвано медом. Его немедленно надо положить в Детский Госпиталь, надеюсь, запор у него не такой сильный, что мне не удастся взять анализ. Думаю, у него детский ботулизм. Запор и потеря мускульной силы.

- От меда?

- Организмы ботулизма изолируются в меде, которым кормят новорожденных, и они от этого могут заболеть. Дети до года очень восприимчивы. Не хочу вас пугать, но сейчас появилась догадка, что невыявленные случаи детского ботулизма являются причиной внезапной детской смертности. У него дыхание очень поверхностное. Я вызываю скорую.

В ушах Рика зазвенело. Не может быть! Доктор ушла в офис. Анни одевала Давида, который слабо хныкал. Рик слышал, как доктор просила скорую подъехать к медицинскому зданию.

Мед. Понимание, зачем он дал ребенку мед, было как пощечина. Чтобы трахаться. Заставить сына замолкнуть, чтобы на полу его комнаты трахнуть девицу, появившуюся в дверях и скинувшую платье. "Бог мой! Мой сын умирает, чтобы наказать меня за то, что я самое низкое, отвратительное существо на земле. Пожалуйста, не дай страдать этому ребенку из-за моего тщеславия, моей похоти, моей слабости.

Ослепленный, подавленный своей виной, раздираемый ужасом, он сел в скорую с Анни, Давидом и доктором, и пока машина выезжала на улицу, сидел, закрыв лицо руками от стыд а и отчаяния.

24

Время шло, и недобрые чувства Элейн проходили. Просыпаться и знать, что в соседней комнате сопит ребенок, придавало каждому утру радость Рождества. Запах детской пудры, заполонивший детскую, шелковистость чудесных волос Роуз, нежная, мягкая складочка под ее подбородком приводили Элейн в восторг. Она поднимала мягкий, теплый комочек из кроватки и нежно клала его рядом с Митчем в их большую кровать. Во сне он тянулся и начинал ласкать ножку дочери. И счастье заливало Элейн.

Ее семья. Наконец-то. Она не допустит, чтобы ее неуверенность отравляла ее радость. Даже те первые месяцы, когда ночи напролет она ходила по квартире с шелушащимся лицом дочери, были счастьем. А когда Митч держал свою крошечную дочуру на руках, он преображался. Исчезало давление дня, озабоченность на лице. Он казался таким свободным от забот и в мире с самим собой, когда держал Роуз и кормил, сидя в кресле-качалке. Иногда они вместе засыпали: сначала она, а потом за ней - он.

Радость, восторг и восхищение каждым поворотом развития девчушки еще больше сближали Митча и Элейн. Она звонила в магазин и докладывала об успехе каждого кормления, каждого грамма набранного весами Митч благоговейно выслушивал все.

- Подожди, бэби, - сказал он как-то днем, и она услышала, как он отключился.

Наверное, он перезвонит сейчас из бокового офиса, чтобы свободнее с нею говорить.

- Послушай, - возобновил он разговор, - на следующую неделю я пригласил сестер и их семьи на обед.

Элейн молчала. Она знала, что между ним и сестрами появилась натянутость. Знала, что с тех пор как она вошла в его жизнь, он и сестры отдалились. Иногда ей казалось, что причина этой бреши в том, что у них с Митчем нет детей.

- Может, сейчас, когда у нас тоже есть ребенок, все наладится, - Митч вслух высказал мысли Элейн.

- Может.

- Хей, знаешь, что обычно говорила мама, когда у меня была стычка с одной из них.

- Ты уже говорил мне, - откликнулась Элейн. - Она всегда говорила: "Кровь гуще воды".

- Иногда они упрямы и глупы как и их мужья, но правда в том, что кроме тебя и моей крохи, они - все, что у меня есть в этой жизни. Я должен сделать усилие. Ты не против, если они с мужьями и детьми придут на обед в эту субботу?

- Конечно, милый. Ты же знаешь, я без ума от их детей. И они будут в восторге от своей новой кузины.

- Люблю тебя, Элейн. Такой, как ты в мире больше нет, - выдохнул Митч и повесил трубку.

Элейн потянулась за бумагой и карандашом, чтобы сделать лист необходимых покупок к следующей субботе, когда что-то заставило ее замереть. Может, сантимент, только что выраженный Митчем. Как он это сказал, сказал как-то неуклюже, будто когда он произносил эти слова, кто-то вошел в офис. Голос показался ей натянутым.

Идиотка. Она измотана бессонными ночами, и везде ей видится подвох. На днях нагрубила Карин. На славную Карин, мягкую, такую безобидную, что однажды, обнаружив в дамском туалете паука, она загнала его в бумажный стаканчик, а потом выпустила на улице, но не убила!

- Я очень рада за тебя, - тогда сказала ей Карин, - что эта женщина не напоминает о себе. Всегда боялась, что однажды она заявится и потребует ребенка назад.

Элейн уставилась на нее.

- Никогда ничего такого не приходит в голову ни мне, ни Митчу. Лучше займись своими делами, договорились?