Клуб Алиби

Он швырнул письма в огонь.

Когда Альер рассказал ему о немце из Норвегии, который появился из-за спины фон Галбана, Жолио не сразу раскрыл ему правду о том, что тяжелая вода в действительности находилась в винодельческом хозяйстве в Бордо. Он слушал Альера молча, слушал, как он винил во всем себя, рассказывал о предательстве среди иностранцев, о своей ненависти к фон Галбану, которого бросили в Овернскую тюрьму, как только его немецкий друг уехал с водой. Когда Альер закончил, Жолио произнес:

— Отпустите его.

— Вы с умасошли? — вскрикнул Альер в ярости. — Вы так и не видите правды, enfin [110], когда она практически лежит у вас в кармане?

— Отпустите его, — повторил Жолио. — Очевидно, что нацисты угрожали расправиться с его семьей. Или возможно со мной. Да, скорее всего, со мной. Я должен был быть убит каким-нибудь ужасным образом, а фон Галбан так не вовремя проявил благородство.

Альер беспомощно уставился на него, мягкое выражение лица банкира было искажено ужасом. Жолио сказал:

— Это всего лишь вода, Жак.

— За которую я чуть не заплатил своей жизнью!

— Дважды. Я знаю. И я благодарен за это. Но прямо на наших глазах вся страна катится к чертям. Мы сделали все, что могли. Мы проиграли.

— Нас предали.

Жолио слегка покачал головой.

— Нас нашли. И ничего больше. Ставкой была не жизнь Ганса, он из тех, кто с готовностью умер бы. Но он никогда не стал бы играть с чужой жизнью. Я знаю этого человека, Жак. Я его знаю.

— Вы не можете ошибиться, не так ли? — проворчал Альер. — Великий Фредерик Жолио-Кюри, нобелевский лауреат, человек, женившийся на славе ради своей карьеры…

Не оборачиваясь, Жолио спросил:

— Вы нашли уран?

— Что?

— Уран, который фон Галбан должен был доставить на французский военный корабль. Он сказал вам, где он?

— Он отказался.

«Молодец», — подумал Жолио, и ушел.

Он отыскал Сумасшедшего Джека в номере отеля Мерис, развлекающегося с тремя женщинами. Жолио предположил, что это — filles de joie [111], или, быть может, хористки из «Фоли-Бержер». Он вспомнил, как Альер говорил, что касательно женщин, вкусы графа был разнообразным и идеалистическими. Он отклонил предложение выпить шампанского, но не отказался от ломтика фуа-гра. Граф проводил женщин до двери, держа в каждой руке по бутылке.

— Ну, — сказал он, снова сев за обеденный стол и положив ноги на соседний стул, — решили смыться? Бежите в Англию?

— Нет.

Взгляд Жолио упал на кусочки теплого хлеба на столе, и понял, что прошло уже много дней, с тех пор когда он последний раз ел нормально. Нехватка продовольствия началась после того, как большинство бакалейщиков и булочников позакрывали свои лавки; начиная с первого июня бегство жителей из Парижа было весьма значительным.

— Кто-то же должен остаться во Франции. Иначе нам начнет казаться, что она всегда принадлежала Германии.

Сумасшедший Джек улыбнулся, и Жолио рассматривал чувственный изгиб его губ, говоривший о его чувстве юмора и жестокости. Поколения близкородственных связей были в ответе за эксцентричность этого человека и его острый ум.

— Знаете, я мог бы уехать в Данкирк, — сказал граф. — Или удрать от «мессершмиттов» через Ла-Манш. Я не собираюсь ждать тут немцев, чтобы они меня повесили. Но если в ближайшие несколько дней вы передумаете, дайте мне знать. Я все устрою для вас и вашей семьи.

Он протянул ему хлебницу. Жолио взял кусочек.

— Прежде всего, — сказал он, — мне нужно судно.

Сумасшедший Джек засмеялся.

— Вам и всем чертовым французам. В эту самую минуту двести тысяч ваших соотечественников ищут корабль, и я с сожалением вынужден сказать, что им не повезло.

— Мне нужно не для себя. Это для тяжелой воды, которую мы вывезли из Норвегии. Ее нужно отправить в Англию, пока Франция не пала.

Взгляд ярких голубых глаз графа встретился с его взглядом.

— Как я понял, вы провернули какую-то махинацию.

— Я отправил в Оверн канистры с обычной водой.

— Правда? — присвистнул Сумасшедший Джек. — Жолио-Кюри, вы просто гений.

5 июня: Черчилль отозвал все свои штурмовики с территории Франции, будучи убежденным, что французские воздушные базы сдадутся в любой момент. Ирен сочла подобный поступок истинно британским, L'Albion perfide [112], так как британцы отказывались направлять свои суда в Данкирк теперь, когда все английские солдаты были спасены. Сотни и тысячи бельгийцев и французов все еще оставались на берегу.

— Я ни за что не поеду в Англию, — поклялась она. — Я не позволю, чтобы моих детей воспитывали англичане.

9 июня: посол Билл Буллит отправил одного из своих оставшихся помощников в Лиссабон, чтобы достать двенадцать пулеметов для защиты посольства, уверенный, что коммунисты примутся грабить город, как только подойдут немцы.

Через час после завтрака уставший и взъерошенный Моро вернулся в Коллеж де Франс; всю ночь он провел за рулем, пробираясь навстречу толпе беженцев, направлявшихся на юг. Он приехал, чтобы помочь Жолио собраться и чтобы забрать свою жену. Он сказал, что на дорогах миллионы людей. Может быть, больше.