Гений пренебрежительно поморщился, словно у него в ухе пискнул настырный комар, и, не удостоив ответом моего товарища по «бунту», деловито предложил:
– Давай просто поговорим о том, что ты сейчас испытываешь. К каким последствиям привело оскорбление, которое тебе нанесли. Просто перечисли, что тебя мучает.
– Ничего необычного, с чем-то подобным наверняка сталкивается каждый, – сдалась я, осознав, что никакой травмирующей душу откровенности от меня не требуется. – Навязчивые мысли, слезы, ночные кошмары… Иногда от переживаний мне бывает физически плохо. Голова кружится, сердце бьется. Случается, впадаю в апатию. Или, наоборот, хочется крушить все вокруг. Особенно тяжело под вечер, нередко нападает такое состояние, будто что-то вот-вот случится. Что именно – понять не могу, но хочется бежать куда глаза глядят. И засыпать бывает страшно…
– Хорошо, продолжим, – мягко отозвался Гений, красноречиво-властным взглядом усмиряя очередной протест открывшего было рот Алика. – А как, по-твоему, почему этих неприятных реакций так много? И почему в ряде случаев они разные?
– Вспоминается то одно, то другое, вот и реагируешь по-разному. Если честно, мучаюсь оттого, что не могу управлять собственными мыслями. Я хочу, очень хочу стереть все из памяти, начать с чистого листа, ведь уже ничего не изменишь! Но вместо того, чтобы забыть, буквально смакую каждое мелкое унижение, как мазохистка…
Я осеклась, осознав, куда клонит Гений. Из множества деталей складывается целая картина нанесенного мне оскорбления. Одно большое «преступление» включает тьму-тьмущую унижений, крохотных и не очень. И за каждое из них вполне справедливо взыскать с обидчика по полной программе. Логично. Или все-таки нет? Я совсем запуталась…
Видимо, сомнение явственно отразилось на моем лице, потому что Гений удовлетворенно кивнул.
– «Преступлений» много, последствий много – значит, одного наказания недостаточно. Это справедливо, – констатировал он и, не давая мне опомниться, спросил: – Но это ведь еще не все последствия, да, Маргарита? Я не буду озвучивать, что ты отмечала в тесте, но может быть, тебе захочется обсудить это со всеми? Ты здесь, чтобы получить помощь профессионалов и единомышленников. Не нужно стесняться.
Я поняла, что он имеет в виду. В тесте значилось что-то невнятное про боязнь высоты и открытых пространств, и я поставила у этих пунктов вопросы – в надежде, что смогу обговорить свое дискомфортное состояние с психологом. Меня не мучили какие-то особенно страшные фобии, но обычное неприятное ощущение, возникавшее на непривычной высоте, с годами стало обостряться. А с недавних пор появились эти сны, где мне всякий раз грозило неминуемое падение…
– Тоже ничего особенного, вдруг стало страшно стоять где-то высоко, особенно если пространство не огорожено. Боюсь, что меня случайно утянет вниз. Кажется, нечто подобное испытывают все люди. И мне часто снится, что я начинаю падать, один и тот же сон в разных вариациях.
– «Вдруг стало страшно…» – эхом повторил Гений. – Маргарита, положа руку на сердце, – ведь не «вдруг»? Что-то спровоцировало ночные кошмары и этот страх.
Он был прав – как обычно. Ничего не происходит «вдруг», даже если мы сами с собой договорились считать именно так. Это случилось давно, семнадцать лет назад…
– Лена, Рита, ужинать! – выглянула с террасы во двор мама, помахав половником. – Девочки, поторопитесь, вас все ждут. Мойте руки – и за стол!
Обычно, когда во время летних каникул меня сажали «пообщаться с Леной», я только и ждала маминой команды, чтобы поскорее отделаться от неприятной компании. И почему каждый раз взрослые навязывали эту миссию именно мне? Наверное, считали, что я, болтушка с бандой дачных друзей-приятелей, сумею растормошить угрюмую девицу, по нелепой случайности приходившуюся мне… кем-то вроде тети.
Ума не приложу, что изменилось на этот раз, но традиционная пытка общением вдруг обернулась откровенным разговором. Мы неожиданно нашли точку соприкосновения: через пару лет обеим предстояло оканчивать школу, и обе уже сейчас задумывались над будущей профессией. Лена терялась в догадках, не ощущая пока особой тяги ни к одной профессиональной стезе, я же успела все для себя решить.
– Знаешь, я с детства любила сочинять рассказы. А еще брала кипу старой макулатуры, вырезала картинки, «издавала» свой журнал. И готова была отдать все за талант красиво рисовать, чтобы иллюстрировать написанное. Но рисовать я не умею до сих пор, а сочинения мои в школе хвалят, – без ложной скромности сообщила я.
– Везет тебе… А я до сих пор не знаю, в какую сферу податься. Мама ругается, пора уже решать с репетиторами и профессией, а у меня в голове пусто.
Не знаю, что тронуло меня больше – потерянный вид девчонки или упоминание о ее вечно готовой обрушиться с руганью матери, – но я взяла Лену за руку и подвела к своим любимым деревянным качелям.