Клуб бездомных мечтателей

Вместе с Сэм мы дошли до Академии, и она заполнила анкету. Эприл сказала Сэм, что ей в ближайшее время перезвонят. Пери на месте не было, поэтому мы пошли назад к метро, спустились на станцию и расстались на платформе. Сэм написала синей ручкой мне на ладони телефонный номер своего приюта. Она крепко меня обняла. «Вот и все», – пронеслось у меня в голове. Мы пообещали друг другу скоро увидеться. Сэм сказала, что обязательно позовет меня на свадьбу. И даст знать, когда с ней свяжутся из Академии.

* * *

Когда мама Кена подъехала на своем мини-вэне, шел дождь. Она была светловолосой, как и ее сын, с коротко подстриженными волосами, в которых проглядывала седина, и с жемчужными серьгами. Она подвозила Кена и четырех его коллег, включая меня, от остановки метро до их дома на побережье в районе Рокавей.

Моросил мелкий дождь, и асфальт блестел, как смазанный маслом. У мамы Кена были мускулистые руки и здоровый загар. Она была одета в шорты с большими карманами и белую майку, которые казались такими новыми, словно их только что сняли с вешалки магазина. Она расспрашивала нас, как идут дела в школе и нравится ли нам учиться. Я молчала и старалась не привлекать к себе внимания. Я боялась себя выдать. Дело в том, что я сказала всем, что заканчиваю среднюю школу и подаю документы в колледж.

Остановившись перед светофором, мама любовно взъерошила волосы сына. Было очевидно, что она – очень добрая женщина, которая души не чает в своем мальчике. А мне казалось, что я смотрю фильм в кинотеатре, и в любой момент может обнаружиться, что я пришла без билета, после чего меня выгонят с позором.

Мы перенесли наши вещи в подвал дома родителей Кена. Этот подвал был обустроен как квартира, здесь Кен жил до того, как поступил в Брауновский университет. Когда он переселился в университетское общежитие, помещение досталось его младшей сестре Эрике (я с ужасом узнала, что ей ровно столько лет, сколько и мне). В подвале на полках все еще стояли книги Кена по философии и появились плакаты, которые повесила Эрика. Ее волновали вопросы охраны окружающей среды, поэтому и плакаты были соответствующими: «Спасем китов», «Спасем лес» и «Спасем детей».

Эрика и мама Кена поставили на стол огромный, разрезанный на части, как пирог, сандвич и несколько пакетов сока.

Все начали играть в карты, а я пошла наверх и переоделась в одежду для сна. У меня был план: я хотела во время игры сесть рядом с Кеном. На протяжении вечера мы как бы по ошибке несколько раз прикоснемся друг к другу. Я буду делать вид, что этого не замечаю. Когда я пойму, где он спит, «случайно» засну рядом с ним. И ночью он «случайно» меня поцелует. Чтобы хорошо пахнуть, я в ванной смазала голову шампунем с запахом ванили.

Я оценила свое отражение в зеркале. На меня смотрела девушка с длинными и волнистыми коричневыми волосами, немного подкрашенными фиолетовым цветом. Я надеялась, что нравлюсь Кену. Я не пользовалась косметикой, и по моему лицу было видно, что я недосыпаю. Действительно, я спала урывками: по нескольку часов у друзей или на лестничной клетке. В каждом ухе у меня было по четыре серебряные сережки, и мои брови были чуть гуще, чем мне хотелось бы. На мне были тренировочные штаны с изображением черепа на бедре. Под ними – старые трусы Карлоса. Мама Кена одолжила мне майку, которая оказалась размера на три больше моего.

Весь вечер прошел так, словно я находилась в другой стране, язык обитателей которой не понимала. Мы сидели на спальниках и рассказывали друг другу истории. Кен, Анна, Стивен, Кэт и Джереми говорили о вещах, которые были мне совершенно незнакомы. Богатые люди – так наверняка описал бы их папа. Я не знаю, были ли они богатыми, но они были другими.

Например, в гетто, где я выросла, никто не обсуждал разные виды сыра. У нас никто не понимал разницу между бри, хаварти и горгонзолой. В гетто покупают только один вид сыра, который является не импортным, а американским. Никто не знает названий сыров. Сразу после получения пособия люди приходят в магазин и заказывают продавцу: «На доллар ветчины и на доллар сыра». Продавец заворачивает покупку в толстую вощеную бумагу. И в гетто никто не обсуждает путешествия по Европе (да вообще мало кто представляет, где находится эта самая Европа).

В гетто говорят о том, что происходит рядом – на своей или соседней улице.

«Эй, ты слышал о перестрелке на Гранд-авеню? Милкшейка убили! Прикинь – помер, финито!» или «Йо, знаешь, что мисс Ольга снова начала продавать пироги? И у нее на доллар дешевле, чем у Лулу. И она еще в них кокосовую стружку кладет». Все, что расположено чуть дальше, чем на пару улиц в стороне от дома в гетто, не существует.

Когда Кен рассказал, какие сложности ему пришлось преодолеть, чтобы попасть в прошлом году в летний молодежный лагерь на Кубе, я с удивлением спросила его:

– Разве на Кубу так сложно попасть?

– Ну да, – ответил он. – У нас же эмбарго.