Клуб «Дикая Охота»

– Ну, слушай. – Она помолчала, входя в образ, и начала зловеще сдвинув брови:

– Стихотворение называется «Зеркало».

Стоит в чулане зеркало,
Где тихо и темно.
Никто в него не смотрится
Уже давным-давно.
Стоит оно укрытое
Покровом дорогим.
И тайна позабытая
Скрывается под ним.
Бежит к старухе девушка,
Невинна и чиста:
«Скажи, зачем здесь спрятана
Такая красота?»
Крестясь рукой холодною,
Старуха ей в ответ:
«Живёт там ведьма злобная
Уж много, много лет.
Кто, ровно в полночь, с зеркала,
Покровы уберёт.
Того она, несчастного,
К себе уволочёт».
В ночи часы двенадцать бьют,
Весь дом спокойно спит.
Идёт к чулану девушка,
В руке свеча горит.
Сердечко неуёмное
Колотит всё сильней.
Снят полог. Ведьма тёмная,
Явилась перед ней.
Она глазами чёрными
На девушку глядит.
И тащит, тащит за руки.
Уже стекло трещит…
Проснулась в страхе бедная,
И к зеркалу бегом.
Не видно ни царапины,
Ни трещинки на нём.
И вновь смеётся девушка,
Беспечна и легка.
А на руках красуются,
Два бурых синяка.

Ну, как?

– Здорово.

– А мама сказала, что такие стихи уводят читателя от реальности.

– Стихи хорошие. Мне понравилось. Особенно про синяки.

– А вообще.

– А вообще, давай иди-ка ты спать, Журавлик.

– Ну, Анто-он?

– Ира! – За дверью раздался уже спокойный голос Евгении Владимировны. – Быстро в свою комнату.

– Охь! – Ира перебралась через Антона и зашлёпала босыми пятками по полу. – Я уже иду, мамочка!

Дни замелькали, как столбики вдоль дороги. Через неделю Антон уже уверенно справлялся со стендом, и Викентич начал выпускать его на трассу испытательного полигона.

– Не расслабляться! Ни какой самодеятельности на трассе! Работаем строго по графику. И запомните хорошенько, вбейте в свои головы и зарубите это на своих носах – если испытатель теряет страх – это уже не испытатель! Это покойник! Как бы страшно это не звучало! А покойники мне тут не нужны! Все усвоили?! У нас тут работа, а не родео!

С этих слов Викентича, начиналось каждое утро на полигоне, и этими же словами он заканчивал каждый рабочий день.

Антон носился на своём Волке, до звона в ушах, до боли в спине и ногах. К концу дня кисти, сжимающие рукоятки мотоцикла, не разжимались. Приходилось прилагать усилие, что бы снять руки с руля. Но он любил свою работу, и потому всё это казалось ему мелочью.

Прошёл месяц. Евгения Владимировна смирилась с работой сына, но упрямо настаивала на том, что бы Антон начал учиться хотя бы заочно.

Кончилось лето, и листва на черёмухах начала краснеть. Кое-где на газонах появились жёлтые пятна. Начались занятия в школе и, окунувшись в школьную жизнь, мать на время успокоилась.

Но однажды, заложив вираж чуть круче необходимого, Антон, на скорости сто двадцать километров в час, чуть не вылетел из бетонного жёлоба трассы. С трудом выровняв мотоцикл, он чудом не угодил в аварию.

На старте его встретил бледный Викентич.

– Месяц у стенда.

– За что?!

– Молчать! Пошли-ка со мной, Антон.

Викентич завел его к себе в кабинет и закрыл дверь. Усевшись за стол сам, он не разрешил Антону сесть и заговорил глядя на него снизу вверх исподлобья:

– Ты знаешь, кто тонет чаще всего?

Антон молчал.

– Чаще всего тонут мастера спорта по плаванию. Ты сейчас выйдешь, успокоишься и подумаешь над этим. А через месяц посмотрим, понял ты или нет. Всё. Иди.

– Викентич, почему вы уволили Равиля?

– Садись. – Викентич посмотрел в окно. – Ты помнишь его по команде?

– Да, Викентич.

– Он всегда, старался играть эффектно. Бабы на трибунах визжали, когда произносилось его имя. Но большой пользы команде от его игры не было. Что бы команда выигрывала, нужно играть эффективно. Потом он пришёл сюда, и началось то же самое. Я снял его, как тебя сейчас, на месяц, но до него не дошло. И я подумал, если он сломает себе шею, то пусть это произойдёт не здесь. Здесь работа, Антон, а не цирк. Здесь команда. И здесь нужна эффективность.

– И уволили?

– Да, Антон. И я скажу больше. – Викентич посмотрел Антону прямо в глаза. – Я поступлю так с каждым, и с тобой в том числе, до кого эта простая истина не доходит. Тебе всё ясно?

– Да. Всё ясно, Викентич. – Антон взялся за ручку двери. – Выходит и мой отец её не понял? Эту простую истину?