— Как во время средневековых крестьянских войн, — пояснила Кисонька. — На такую косу рыцаря в полном доспехе поддевали. — Она небрежно положила косу на плечо. В свете электрических ламп лезвие блеснуло тускло и грозно. Севе даже показалось, что оно поглядывает: где тут рыцари в доспехах?
— Сплошные японцы — это очень удачно и своевременно, — промурлыкала Кисонька, направляясь в зал.
Когда она проходила мимо, Сева украдкой пощупал лезвие косы и облегченно вздохнул. Оно оказалось тупым, скругленным.
Уже на самом выходе Кисонька вдруг остановилась и, раздраженно морщась, почесала уголок глаза. Аккуратно, чтобы не смазать тени.
Глава XXVII
Серебро на золото
Менять порядок выступлений судьи не стали. На татами снова плясала облаченная в кожаный наряд фэнтези-героини Люба — сверкая в свете ламп, нунчаки в ее руках крутились вентиляторами, сплетались с быстрыми ударами ног, взлетали над головой, обкручивались вокруг тела, били вперед, назад… Судьи, за прошедший час выступлений по самые уши объевшиеся японским колоритом, аж крякали от удовольствия.
— Классно работает! — с неприязненным восхищением выдохнул Сева.
— Успокойся, Кисонька лучше! — со вздохом возразила Катька, словно ей не очень-то хотелось сейчас признавать Кисонькины достоинства, но справедливость требовала. Она печально поглядела на Севу, потом на свои собственные пухлые ладони, так непохожие на Кисонькины, — изящные, но сильные. И отвернулась от мальчишки, с преувеличенным вниманием глядя на татами.
Появления Кисоньки сперва даже никто не заметил. Хлопали раскрасневшейся Любе, выставляли баллы — опять много, от души. А потом враз позабыли о фэнтези-воительнице, во все глаза уставившись на славянскую красавицу, словно материализовавшуюся из пустоты прямо в центре татами. Из магнитофона грянул лихой, с присвистом и топотом, фолк, и они заплясали вдвоем — тоненькая, почти невесомая девочка в яркой рубашке с прыгавшей по плечам рыжей косой. И еще одна коса — огромная, мрачно-тусклая. Лезвие прянуло вперед, с хищным свистом располосовав воздух у самых лиц судей. Задрожало, словно разочарованное, что не удалось добраться до живого человеческого тела. На отходе коса ударила древком, взлетела, вертясь, у Кисоньки над головой, — если нунчаки Любы походили на вентилятор, то ЭТО больше смахивало на вращение вертолетного винта. Казалось, коса движется сама, потому что хрупкая девочка, конечно, не могла с такой скоростью ворочать такую тяжесть… Трепетали широкие вышитые рукава, развевались широченные, «как Черное море», шаровары, а темное лезвие чертило вокруг девчоночьей фигуры смертоносную сеть. Зал орал и бесновался, невольно приплясывая и притопывая в такт бешеному ритму, расплескивавшемуся вокруг слившихся в единое целое девочки и оружия.
А потом… кто-то из них вроде как запнулся. То ли Кисонька, то ли коса… Пауза была крохотной, но среди бешенного вихря, крутившегося посреди татами, эта остановка была ощутима, как рубец на полированном дереве. Они задвигались снова. Коса покорно перелетела Кисоньке за спину, крутанулась вокруг бедер, ударила снова… Но что-то было уже не то. Исчез захватывающий драйв, заставлявший весь зал жить в такт движениям девочки. Она двигалась четко, уверенно, не ошибаясь, но это была выверенность механизма — вправо-влево, наклон-поворот, удар… Но кураж пропал. Казалось, исходившая от Кисоньки победная яркость вдруг потускнела, словно присыпанная пеплом.
— К ней что, тоже «сыщик из «Белого гуся» приходил? — ошеломленный неожиданной переменой в Кисоньке, спросил Вадька.
— Заткнись! — рявкнула Мурка, не отрывая напряженных глаз от Кисоньки.
Кисонька крутанула сальто через свою косу, приземлилась на ноги — опять замешкалась, словно потеряв ориентацию. И вдруг, вместо того чтобы повернуться к жюри… оказалась к ним спиной. И только тут друзья увидели ее лицо. Глаза у Кисоньки были плотно, изо всех сил зажмурены. Все так же с закрытыми глазами и спиной к судьям, Кисонька вскинула косу на вытянутых руках и ушла в нижнюю подсечку.
— Поворот! — не тратя времени на выяснение, с чего это сестра вдруг решила работать с закрытыми глазами, крикнула Мурка.
Кисонька моментально крутанулась, опять повернувшись к жюри. Коса напоследок перелетела из руки в руку — удар с правой, с левой… хлесткий, как щелчок бича, удар по татами, заставивший вздрогнуть весь зал. И Кисонька замерла, держа косу торчком перед собой.
Судьи с сомнением переглянулись между собой, потом так же нерешительно начали поглядывать на замершую на татами девочку. Они словно не знали, к какому решению прийти. В их взглядах и движениях сквозило сомнение. Таблички с баллами начали неуверенно подниматься…
Сыщики взвыли — один балл! Оценки Кисоньки были всего на один балл меньше, чем у ее главной соперницы — Любы. Золотая медаль по ката с оружием доставалась «интернатским».