Клуб для избранных

Первое, что увидел Нолан, открыв глаза, была склонившаяся над ним голова. Лысый блестящий череп, живые, близко посаженные глаза, крупный мясистый нос на обрюзгшем лице.

— Хороший мальчик. — Капризный рот с тонкой верхней губой искривился в усмешке и отстранился.

Нолан медленно повернул голову — занемевшая шея двигалась с трудом — и поморгал, фокусируя зрение. Серые, грязные стены, неяркое освещение.

— Где я?

— На пути в иной мир, — прозвучал ласковый голос.

Майк скосил глаза на стоявшего у стены человека. Тот изучал его с нескрываемым любопытством, почти удовольствием, с каким разглядывают прелестного щенка в зоомагазине. Весь его облик производил впечатление какой-то чрезмерности, нарочитого преувеличения. Он напоминал вкрадчивого злодея из комиксов, кого-то вроде Уилсона Фиска из истории про Сорвиголову — только менее толстого и более улыбчивого.

Нолан попробовал сесть, но понял, что не может пошевелиться — пластиковые стяжки на запястьях и лодыжках надежно удерживали его. Он лежал, прикованный к больничной койке, но находился явно не в больнице. Помещение напоминало подвал в заброшенном здании — ни тебе окон, ни красивой побелки. Наверху дрожала люминесцентная лампа, пахло пылью и спиртом. Пока он находился без сознания, с него сняли куртку и толстовку — те валялись в углу — из одежды оставили только брюки и кроссовки.

— Я никогда не понимал желания этих дуболомов поскорее разделаться с жертвой, — доверительно произнес мужчина, продолжая сверлить пленника внимательным взглядом. — Им чужда эстетика. Они не понимают элементарной вещи: в том, чтобы быстро убить, нет искусства. Искусство в том, чтобы не убивать как можно дольше. Заставить прочувствовать процесс от и до, проникнуться им в полной мере.

— Твою мать, мужик, это что, филиал сумасшедшего дома? — сыронизировал Майк, пытаясь не выдать внутреннего волнения. Он пока еще не разобрался в ситуации, но то, что успел понять, не оставляло радужных надежд.

Фиск улыбнулся и вместо ответа позвал в приоткрытую дверь:

— Рэнди, завози.

Спустя секунду молодой парень в хирургических перчатках вкатил в помещение портативный блок с монитором и установил его рядом с койкой. Какое-то время Нолан молча наблюдал, как тот подсоединяет к его телу датчики и провода, затем перевел взгляд на лысого.

На сей раз Фиск не проигнорировал его немой вопрос:

— Аппарат будет отслеживать показания твоего организма. Ты сможешь наблюдать, как умираешь.

Парень в перчатках достал шприц и сделал Нолану инъекцию в плечо.

— В течение суток тебе будут вводить микродозы инсулина, — с видимым удовольствием объяснил Фиск. — Через несколько часов начнут покалывать конечности и ускорится сердцебиение, появится слабость и тошнота. Постепенно уровень глюкозы в крови понизится до критической отметки, начнутся головокружение и галлюцинации. Далее последуют обморок, кома и смерть.

Он выдержал драматическую паузу, скользнул взглядом по монитору и усмехнулся:

— Пульс участился, это хорошо. Не люблю, когда мои слова оставляют равнодушным. Я вынужден ненадолго уйти. В мое отсутствие Рэнди о тебе позаботится. Когда я вернусь, ты уже почувствуешь изменения в организме.

— Ты чертов псих. — Майк дернулся, раня кожу на запястьях.

Фиска не смутил его выпад.

— Настоящее искусство всегда граничит с безумием. Скоро увидимся. — Он кивнул помощнику, и тот вышел из комнаты следом за ним. Дверь захлопнулась, послышался звук удаляющихся шагов и вскоре смолк. Майк остался один, в полной тишине, разбавленной лишь его дыханием и мерным гудением аппарата.

Ладно, ладно, главное успокоиться и не паниковать. Есть кое-что хорошее в этой ситуации: его не убили сразу. Иногда и секунда способна многое изменить, а в его распоряжении имелось несколько часов. Как же он так подставился-то! Полагал, что в толпе его не посмеют тронуть, и не учел, какие возможности дают деньги в совокупности с изобретательностью. Его усыпили, инициировав приступ, и увезли на «Скорой», которая наверняка поджидала где-то за углом. И ни один свидетель не заметил ничего странного — прохожему стало плохо, и парамедики забрали его в больницу.

Он снова подергал руками, отлично понимая бессмысленность этого действия. Пластиковые стяжки, закрепленные за поручни, сидели плотно. Майк попробовал рвануть их, но твердый пластик лишь порезал кожу — не оставляя возможности переместить руки, разорвать или перетереть путы о гладкий металл.

…Приказ был не просто идиотским, а тупым и жестоким до самодурства. Они только что вернулись с пятнадцатимильного марш-броска с полной боевой выкладкой, еле волоча ноги, и кто-то из парней присел на землю и не сразу заметил этого высокопоставленного урода, который, похоже, только искал повод, чтобы продемонстрировать свою власть или отыграться за плохое настроение. Под руку попался Дэнни Стивенс, здоровенный детина, но безобидный — марш-броски давались ему тяжелее, чем остальным.