Ее вторая реплика разительно противоречила первой, и я был готов ответить взрывом негодования, но вовремя заметил слезы в ее глазах и смягчился. Разрумянившись, мечтательно глядя в окно, она говорила, как в бреду: ты такой способный, это все говорят, ты такой талантливый, это любой подтвердит, и я совсем не ощущаю жизнь с тобой как бремя, и если на нашу долю все-таки выпадут испытания, если мне все-таки придется туго, я - я в этом свято убеждена - сумею достойно пронести свой крест, я все стерплю, и ты всегда будешь чувствовать мою поддержку.
Она не шутила. Она улыбалась, но отнюдь не шутила. Блаженная улыбка блуждала по ее лицу. Слезы стояли в глазах. Я не мог быть неприветлив и холоден с ней в такую минуту. Она излагала свою программу, потому что все предусмотрела. Она верила, что мы оба родились под счастливой звездой; но если грянет лихая година и на ее плечи ляжет особая ответственность, она не спасует. Вера в мой талант укрепляла ее решимость, а начальник отдела Худой, по доходившим до меня слухам, уже не раз давал повод думать, что он самого высокого мнения о моих способностях. Со своей стороны, я никогда не сомневался, что, имея дело с начальником отдела Худым, я имею дело с великим человеком. Я вдруг почувствовал, как тесен наш круг и что мне в нем уютно. Я осыпал милую головку жены поцелуями.
Но меня ждали дела и неприятности. Я вышел. У подъезда потирал озябшие руки и пританцовывал на выпавшем за ночь снегу молодой человек, и как-то он очень уж страшно мне не понравился. Мне почудилось в нем сходство с Верой. Могу ли я отказать своему взгляду в наметанности? Это ее родственник. Нет, мне не показалось. Скорее всего, это ее брат. Я не берусь объяснить, в чем тут дело, но не понравился, ужасно не понравился мне взгляд, каким этот молодчик время от времени поглядывал на мрачный провал подъезда, на окна дома, быстрый, внимательный, оценивающий взгляд, его лицо не понравилось мне, холодное, отчужденное, жестокое. А есть только одна причина, по которой брат Веры мог очутиться возле моего жилища. Пальто! Тревога закралась в мое сердце.
Я даже несколько замешкался у выхода, словно запутался в невидимых сетях, потрепетал, словно пойманная рыбка. Так что же - уже началось? Они обложили меня как зверя? Теперь и у меня все как в жизни Никиты? Но почему? Как? Из чего? Из чего могло начаться такое? Я поспешил к трамвайной остановке, держись непринужденно, шептал мне внутренний голос. Тот человек не пошел за мной.
Ну а вдруг случилось так, что Вера этой ночью замерзла и ее труп лежит сейчас в морге? Стоит ли мне держаться с достоинством, следуя наставлениям внутреннего голоса? Одно дело, когда совесть чиста, и совсем другое, когда ты виновен в чьей-то гибели. Не втянуть ли, пока не поздно, голову в плечи, чтобы не выглядеть смешным потом, когда тебя, этакого вальяжного, грубо возьмут за шиворот? Вдруг уже допросили Суглобова, и он показал, под присягой или как там это делается, что я отнял у девушки пальто? И меня ищут?
Ерунда! Как могло бы это случиться? с какой стати ей замерзать? Сегодня вдвое холодней, а я пойду в одном пиджаке и - выживу.
А если с собой покончила? В записке настрочила, что я на ее невинность покушался, пальто у нее отобрал и жить ей в таких условиях не под силу. Нет, и это чепуха!
Нехорошее чувство переполняло мою душу. Не знаю, на кого кстати было бы обрушить его. Я и о себе думал нехорошо. Оглядел пассажиров трамвая редколесье да и только. Уныние, как после стихийного бедствия. Унылый народ. Унылый край. Странно, что в это морозное воскресное утро всего лишь два с половиной человечка едут в трамвае, две старушки, одна из них заглянула мне в глаза. За мутным стеклом, отделявшим кабинку водителя от салона, маячила темная голова мастера, чье мастерство несло нас по гладким ручейкам рельс. Отделенная от меня, от старушек, от половинки человека, ехавшей вместе с нами, на редкость обособленная, самостоятельная голова. Я долго не мог сообразить, что значит эта половинка, это был сверток, похожий на мой, я думал, что в нем ребенок. Старушке, заглянувшей мне в глаза, я ответил вопросительным взглядом, и она поспешно отвернулась.
Я сошел близко от дома Веры. 11 часов. Слабость в коленках.