Клуб гурманов

Я стояла под горячим душем, пока кожа не стала совсем красной и мелкий черный речной песок — который был везде, в волосах, в носу и в ушах, между пальцами и под ногтями, даже на зубах — не исчез в сливном отверстии. Потом я вытерлась насухо перед большим откровенным зеркалом и рассмотрела ссадины на лице и теле. Через всю щеку до уха шла глубокая царапина и красные полосы. На левом боку и животе тоже были ссадины. Сердце все еще стучало так, будто за мной до сих пор гнался маньяк, а в глазах застыл страх. Я осторожно намазала ранки мазью с календулой и прижалась лицом к стопке одежды, которую приготовил мне Иво, в надежде, что на вещах еще остался запах Ханнеке, но пахло только кондиционером. Я надела ее черные гладкие эластичные трусики от «Бьёрна Борга» (они оказались мне чуть маловаты, как и ее джинсы), белую футболку в обтяжку и сверху красный кашемировый свитер, который приятно колол шею. Потом я еще раз посмотрела на себя в зеркало, и мысль, что я больше не увижу ее, пронзила меня насквозь. Что бы ни случилось, что бы я ни сделала, какая бы правда ни вышла на свет, ее уже не вернуть, хотя иногда мне и казалось, что это не так. Она уплывала от меня все дальше. Ее запах выветрился из ее одежды. Еще немного, и ее вещи тоже исчезнут. Ее дети забудут, как она выглядела, как звучал ее голос, как она пахла, какие пела песни, что любила. И когда-нибудь станет неважно, как именно она умерла. Я обхватила себя руками и закрыла глаза. Мне очень хотелось, чтобы там было что-то прекрасное, после этой жизни, и что она была бы сейчас с Эвертом.

— Можешь оставить себе, — пробурчал Иво, кивнув на одежду.

Я погладила свитер и сказала, что очень рада этим вещам. Он достал из холодильника бутылку пива, открыл и отпил глоток. Потом сел на мойку у раковины и пытливо посмотрел на меня.

— Что у тебя на уме, Карен? Что ты здесь делала?

— На самом деле, я хотела поговорить с твоей домработницей, — начала я. — Я вспомнила, что у вас осталось много моих вещей. Книжки, диски, плеер. Я думала, зайду, заберу их…

Иво почесал в затылке, сделал большой глоток из бутылки, спрыгнул на пол, вышел и вернулся с моей мокрой сумкой.

— Я не увидел здесь ни книг, ни дисков, ни плеера. Зато тут есть телефонный счет моей жены!

Он в ярости швырнул сумку на стол. Я вся сжалась. Мои вещи разлетелись по полу.

— Зачем? — заорал он, ткнув в меня пальцем. — Кровопийца, вот ты кто! Тебе надо сначала сходить к психиатру!

— Иво, пожалуйста, — тихо сказала я. — Я понимаю, что ты сердишься…

— Сержусь? Ты имеешь в виду, что я в бешенстве? За моей спиной искать… Что искать? Что тебе так надо доказать? Зачем тебе непременно понадобилось облить дерьмом наш брак?

Он беспокойно ходил туда-сюда и нервно потирал рукой миллиметровый ежик волос.

— Ханнеке трахалась с Эвертом, и об этом благодаря тебе узнали все. Но зачем тебе понадобилось задавать вопрос об их смерти? Нагонять подозрения? Надо разрушить еще больше?

Его плоская ладонь громко ударила по шкафу рядом со мной. Я отвернулась и услышала, как тяжело он сопит. Я попыталась прогнать страх.

— А у тебя нет никаких сомнений? — осторожно спросила я, сжимаясь в комок и готовясь к его новому приступу ярости.

— Нет, — резко ответил он, скорее сам себе, а не мне. Он теребил этикетку на бутылке и смотрел в пол. — Она уже несколько месяцев была сама не своя, а после пожара мне вообще казалось, что она все глубже и глубже погружается в свою печаль. Если я кого-то и обвиняю, то только себя. Я не мог видеть, что она так убивается по другому мужчине. Она почти не обращала внимания на детей. Она сидела целыми днями у себя в кабинете и курила. Я только злился на нее, а ведь если бы я прислушался к ней… Постарался поговорить с ней…

Его глаза наполнились слезами, он быстро смахнул их рукавом. Я положила ему на плечо руку, но он тут же ее стряхнул.

— В этом нет смысла. Ты должна прекратить, Карен. Смотри в будущее. Пожалуйста. Так будет лучше для всех. Сконцентрируйся на муже, на детях. Ты нужна им. Прошлое уже неважно. Самое важное — это они и ваше будущее. Если кто и получил свое, так это я.

— Ты о чем?

— О том, что я должен был простить ее, а не наказывать все время. Тогда, может быть, она до сих пор была бы здесь. Но я не хотел ее слушать.

Мне было больно видеть, что он винил себя в смерти Ханнеке. Больше всего мне хотелось обнять его и шептать ему на ухо, что он ни в чем не виноват, что он был ей хорошим, нежным мужем, и что его реакция на ее интрижку с Эвертом была справедливой. Но я знала, что он не захочет делиться своей болью со мной. Молча я собрала со стола мокрый кошелек, ключи и мобильный телефон и убрала их в сумку.

— Я знаю, что ты сейчас меня ненавидишь, — сказала я хрипло, — но я все равно хочу сказать, что я очень тебе сочувствую. И что бы ни случилось сейчас или в прошлом, ты можешь на меня положиться. Ты можешь злиться на меня, если тебе так легче, но я хочу, чтобы ты знал — все, что я делаю — это только из любви к Ханнеке. Так же, как и ты.

Он не поднял голову, когда я положила ему на плечо руку.