Клуб интеллигентов

А Бонкаклюкису почтальон каждодневно периодические издания охапками подваливал. С ног сбился, наругался досыта и подписчика проклял. Жаловался, что из-за него грыжу наживет и станет инвалидом.

Жена тоже весьма подозрительно поглядывала на мужа: не отвинтился ли у него случайно какой-нибудь винтик, не послать ли его лечиться? Зарплату обкорнали, — понятно, но где это видано при этом полный печатный киоск в дом приволочь! Тем не менее наскоки жены Бонкаклюкис отражал веским аргументом:

— Ты что про меня думаешь — кто я такой? Дикарь, людоед, да? Волосы у меня на спине растут, так? А культурный, прогрессивный человек без печати — как без хлеба! Достаточно я прозябал в темноте и невежестве до сих пор!

Услышав это, жена встревожилась еще больше. А может, и взаправду у него в голове помешалось? Все-таки неплохой был муж: воду носил, дрова колол, печку растапливал, иной раз и приласкает, бывало.

Но когда бездетному Бонкаклюкису в очередной раз выписали «Пионера Литвы» и «Гениса»[17], он глубоко задумался.

— Должно быть, это сама судьба вмешалась, — с грустью решил он.

А куда денешься, если взгрустнулось? Пошел человек и утопил эту грусть. Попозже, в один из дней, почтальон принес бюллетень «Говорит Вильнюс»...

Теперь дом Бонкаклюкиса превратился в библиотеку едва не районного масштаба. По вечерам соседи целыми семьями здесь собираются. Наловчились: меньше сами выписывают, все к Бонкаклюкису тянутся. Зачем, говорят, подписываться, если Бонкаклюкис читальню открыл! А количество подписных изданий благодаря неутомимой деятельности хозяина все пополнялось.

Теперь Бонкаклюкиса за дровами и за водой и палкой не выгонишь: сидит, уткнулся в газеты, все читает. Просветился человек, чуть ли не академиком стал — близко не подходи! Дескать, в случае нужды он и в университете лекции читать мог бы. Скажем, о текущих событиях, вреде алкоголя и тому подобное.

И все же однажды решил Бонкаклюкис навсегда распрощаться с утешительницей червяка и брюха и читальню закрыть. Он уже давно наблюдал, как растут горы периодических изданий, как соседи тропинки в огороде протоптали, всю морковку повыдергали, в комнату наносят кучи грязи.

— Конец вашему паразитизму! — мысленно заявил он соседям и помаленьку начал церемонию прощания с бутылкой.

Но не успел как следует опохмелиться, слышит: срочно начальник вызывает, немедля ждет.

Долго размышлял строитель, пытаясь вспомнить, какое свинство мог он выкинуть, будучи пьяным. Но все забылось, ничего определенного в памяти не сохранилось. Только когда «для храбрости» опрокинул «служебную», в голове немного просветлело. По пути из дому, у третьей закусочной, разминулся с Лашасом и председателем местного комитета. Самое странное, что оба трезвенника выглядели подозрительно покрасневшими.

— Предали, сволочи! — понял Бонкаклюкис. — Правильно люди говорят: если вор перестал воровать, а пьяница пить — беги от них!

Тихо, как тать в ночи, вошел Бонкаклюкис в кабинет начальника. Оцепенел, стоит будто перед приговором и только глазами моргает. А тут и начальник и представитель профсоюза подскочили с мест, один за правую, другой за левую руку схватили, трясут изо всех сил, поздравляют.

— Товарищ Бонкаклюкис, — говорят. — Вы — наша гордость, лучший подписчик во всем районе! Вы — пример для всех! За это район наградил вас Почетной грамотой!

Остолбенел Бонкаклюкис, застигнутый такой новостью, не знает, то ли радоваться, то ли ругаться. Только вблизи от дома опомнился и подумал про себя: бог с ней, с бутылкой, ведь такой почет! Как разместить все издания, как их упорядочить? Видимо, придется добровольно подписаться на журнал «Библиотечное дело» и оттуда черпать опыт.

Осталось одно утешение — недавно почтальон сообщил по секрету: и председатель местного комитета похвальную грамоту получил. За то же самое. Его на газеты и журналы сам начальник подписывал.

МУЧЕНИК

Мне было весьма приятно, когда моего сослуживца Терляцкаса назначили заведующим. Дело в том, что мы с ним издавна сидели в одной служебной комнате и были еще более давними приятелями. Вместе сидим и теперь, но отныне он стал руководителем, а я — подчиненным.

Когда до конца работы осталось ровно полчаса, я, как обычно, убрал со стола остатки обеда, шашки, спортивные журналы и кивнул в сторону дверей. Это означало — пошли. Мы всегда приходили часом позже и на полчаса раньше уходили.

Но на этот раз Терляцкас почему-то не поднялся — возможно, чересчур углубился в журнал. Как видно, решал кроссворд. Потом и на часы слишком уж долго смотрел.

— Рано ведь еще. Время рабочее. Неудобно, — опустив глаза, стыдливо заметил он.

— Что ты, Казис, не будь формалистом! Закончишь завтра свой кроссворд, — убеждал я.

Однако Казис медленно и настойчиво покачал головой. Я снова достал журналы и стал разглядывать снимки гимнастов. Подожду, думаю. Ведь домой мы всегда вместе ходили — много приятнейших часов проводили сообща. Словом, сотрудничали во всех областях различнейшей деятельности.

Мы вышли.