Клуб интеллигентов

У кафе я без слов повернул к знакомым дверям, но тут же остановился: Терляцкас, зажмурившись и не поворачивая головы, вышагивал дальше.

Я удивился. Ведь после работы мы никогда не проходили мимо этого места, не опрокинув графинчик.

Что стало с Казисом?

— Неудобно, — с выражением мученика на лице ответил он мне. — Еще какого-нибудь знакомого встретим. Знаешь ведь, теперь так строго воюют против алкоголя, а мы...

Что ж, он говорил правду, хотя в глазах его я видел жажду, как у собаки, нажравшейся селедки. Но надо в конце концов уважать свободную волю, нельзя человека насиловать.

В субботний вечер мы намечали двинуться в «женскую светелку», т. е. доставить счастье одиноким девицам. Поскольку Терляцкасу жена была надобна только еду варить да белье стирать, а я был холостяком, то мы всегда отправлялись по этому маршруту. И не только по субботам. Когда нападала тоска.

Но в этот раз, направляясь в условленное место, я встретил Терляцкаса на полпути. Он шел рука об руку с женой и вел обоих детишек. Мне ничего другого не оставалось, как сказать его супруге «добрый вечер».

Что стряслось с Казисом, неужто он за один день перевоспитался и полюбил семью? Для решения такой загадки требовалась голова Соломона.

На другой день Терляцкас вновь удивил меня.

Целый месяц ходил к нему один посетитель. И Терляцкас методически все куда-то отсылал и гонял его. А вот сегодня Казис решил его дело в две минуты! Клиента, являвшегося прежде по такому делу, он гонял по меньшей мере полгода, пока в конце концов не терял поданного заявления. И еще он раньше умел прекрасно выспаться на работе. Его розовое личико, округлый подбородок и опухшие глазки блестели не только от хорошего питания. Отдых да развлечения в рабочее время тут также кое-что значили.

Таким я его знал. А вот теперь не узнаю и ничего не понимаю.

Как-то тут принес ему человек взятку. Так он, представьте себе, от подарка отказался да еще в бутылку полез. А прежде брал. Да еще как брал! Бывало, сердился лишь на то, что подношеньице мизерно да убого. А теперь, хоть и заблестели глаза и рука сама собой потянулась к пакету, Казис волевым движением засунул ее в карман. И до тех пор держал, вцепившись ногтями в брюки, пока посетитель не вышел.

Вскоре Казис явился на службу при черном галстуке и в длинных, непомерно остроносых туфлях. Вроде тех, что носят цирковые клоуны. Видя, что носы его туфель часто задевают за стулья, стол, цепляются за порог, я спросил:

— А тебе обязательно нужно пустое место в мысках туфель? Пальцы-то все равно не достают...

Казис с ненавистью посмотрел на свои «полозья» и пробурчал:

— Неловко ведь, директор тоже такие носит...

Однажды, разволновавшись до глубины души, Терляцкас рассказал мне, по его словам, страшный случай.

— Иду, понимаешь, как-то с Шивисом. С тем, знаешь, нашим бывшим работником, которого уволили за недисциплинированность. А навстречу — директор идет! Ужасно неловко стало, хоть сквозь землю провались.

— А что в этом ужасного?

— Понимаешь — неудобно. Директор ничего не сказал, но я знаю, он мог подумать: «Вот, стало быть, с кем Терляцкас дружбу водит».

Я видел, что с моим другом Казисом что-то происходит или уже произошло, но не мог угадать — что...

К примеру, в троллейбус он всегда проталкивался без очереди, чаше всего через переднюю дверь, а теперь все сзади и сзади, с прищемленным дверью пальто. Спросишь, отчего он так раскис, — неохотно бубнит:

— Ведь неудобно... Служащий государственного учреждения и — без очереди...

Опустил крылья Терляцкас и на собраниях. А был первым оратором, бывало, набрасывался на всякие недостатки, как тигр, — ни капельки жалости к виновникам! Пару раз и самого директора с плеча отхлестал — при всех распушил. А теперь даже во время самых бурных прений сидит и молчит, будто рыба. Правда, подчиненным изредка всыпет по первое число, но уж начальников — за версту обходит.

Спросишь — оправдывается:

— Видишь ли, неудобно — понимаешь... Как же тех, кто над тобой, критиковать? Невежливо. Еще обидятся.

Загадочным стал Казис, совершенный вопросительный знак. Был человек как человек, а тут в какой-то святой манекен обратился.

Но я не унимался: думаю — все равно тебя, новомодная ханжа, расшифрую.

А тут и удобный случай, как хорошая карта, выпал — приближался день святого Казимира. Ну, думаю, Казюкас, на твои именины так аукнем, что откликнется! Все неудобства в стороны разлетятся, раскроешь сердце разок! Ведь мы не только именины и дни рождения, мы все пасхи и рождества вместе праздновали, ни одного храмового праздника не пропускали.

Итак, накануне дня Казимира с воодушевлением спрашиваю:

— Так где, Казюк: в ресторане или дома, с супругой?

Поначалу он деланно оборонялся, строил из себя ничего и ни о каких именинах не знающим, потом принялся что-то бормотать о религиозных предрассудках, о поведении высокопоставленного работника, о морали и т. п.