– Совсем забыла за всеми переживаниями. – Она улыбается и протягивает мне пакет, оранжевый квадратный конверт с моим именем и фамилией, написанными маркером. По весу и по тому, что содержимое завернуто в пузырчатую пленку, я понимаю, что это такое, и память тут же переносит меня в подвал дома Росса, где я раскладываю по конвертам демонстрационные записи, а потом наклеиваю стикеры с заранее напечатанными адресами всех лейблов, радиостанций и продюсерских агентств, которые мне удалось разыскать в сети.
Я поднимаюсь к себе в комнату и там вскрываю бандероль. На кровать выпадает диск в белом бумажном конверте, за ним – листок с логотипом «Холидей Инн» в Нэшвилле.
Я улыбаюсь, вставляю диск в свой компьютер, достаю из ящика наушники Ноя и надеваю их. Сначала я слышу шепот, потом ленивый голос Тедди, отсчитывающего удары палочек: «Раз, два, три, четыре…».
Песня неожиданная, на жизнерадостную мелодию с легким ритмом ребят наверняка вдохновила Симона. Однако в эту непритязательность часто врывается какая-нибудь фраза на клавишных Росса или несколько тревожащих душу аккордов на контрабасе Юджина, и благодаря всему этому песня обретает смысл. Они смогли приблизиться к тому, чем они всегда хотели стать, и при этом не растерять то, чем были раньше. Симона поет, как она прямо в одежде прыгнула в воду, ушла на дно и вынырнула, все сразу. Я понимаю, что стихи наверняка написал Юджин.
Закрываю глаза и вспоминаю ту ночь в бассейне. Чувствую, как на меня давит вода, ощущаю равнодушное желание исчезнуть, а потом жажда жизни снова тянет меня к поверхности. Все это есть в музыке, история взлетов и падений, но не ясно, с чего все началось, и лишь намек на нечто лучшее в конце.
Когда мелодия заканчивается, я ложусь на кровать, слушаю песню снова и одновременно сочиняю ответное письмо.
Глава двадцать девятая
Последнее собрание нашей группы проходит в помещении театра, там же, где все и началось. Банни превратила сцену в своего рода алтарь. Нам всем было велено принести фотографии тех, кого мы потеряли, и мы раскладываем их в центре круга рядом со свечами и разноцветными шарфами, которые Банни разложила для пущей торжественности. Идея в том, говорит Банни, что сейчас нам комфортно друг с другом, и теперь нашего доверия друг к другу достаточно, чтобы мы «удержались в рамках». Она часто так говорит – «удержаться в рамках». Думаю, так называется то, когда ты даешь другому говорить, не перебивая его, не задавая вопросы и не пытаясь давать советы.
Я сижу рядом с Банни, стул с другой стороны от меня пустует в ожидании Колина. Последние три недели я гадала, как пройдет наша встреча. Станем ли мы делать вид, что ничего не случилось? Насколько неуютно будет каждому из нас раскрываться перед группой, зная, что другой слушает?
Мне не суждено это узнать.
– Колину неожиданно пришлось уехать, – объявляет Банни, закончив с обустройством «алтаря». – Он просил меня передать вам – ему очень жаль, что не удалось попрощаться с вами и пожелать всем света и исцеления.
Я смотрю на свои руки, лежащие на коленях, и во мне поднимается буря эмоций. Ярость из-за того, что он не удосужился попрощаться с группой. Облегчение из-за того, что он вернулся к своей прежней жизни, в свой настоящий мир – если он действительно вернулся туда. Но сильнее всего меня мучает подозрение, а говорила ли с ним Банни вообще. Маловероятно, что она лжет, но что-то с трудом верится, что он мог упомянуть свет и исцеление.
Банни спрашивает, готовы ли мы, мы киваем, и воцаряется торжественное молчание. Первой начинает Лиза. Она говорит о том, как сильно боится забыть всякие мелочи из прошлого. Как разрывается между двумя желаниями: чтобы дети помнили отца и чтобы жили нормальной жизнью и были счастливы. Еще она не знает, как ей быть, когда в конце месяца их выкинут из дома. Она рада, что у нее появилось столько добрых друзей. Она знает, говорит Лиза, что если проявит терпение, жизнь наладится. Я закрываю глаза и мысленно говорю ей, что считаю ее очень храброй, что она отличная мать. Мне ужасно хочется обнять ее.
Следующая – Карен. Ей жаль, что они с мужем так мало путешествовали, она дает слово, что обязательно поедет туда, где они мечтали побывать вдвоем.
Марта, которая чаще всего отмалчивалась, удивляет нас тем, что говорит дольше всех. Она сбивчиво рассказывает о своем муже, который был дантистом, о том лете, когда они переехали на остров и он открыл здесь свою практику. Рассказывает, как была молода и любила, что изменилось за долгие годы, а что – нет. Рассказывает, как скучает по хлопанью дверцы его машины в конце дня, по его шагам. Она плачет и говорит, как ей жаль, что дети еще не вступили в брак, как трудно ей представить, что они создадут свои семьи.