— А) мне по фигу, что вы там оскверняете и чем вы там вдвоем занимаетесь; б) мне это
— Зато я не все сказала, — грозно произнесла я, а Образцова дернула меня за руку, мол, не кипятись, сейчас лучше отмолчаться. Сделать по-своему мы можем всегда, главное, не лезть на рожон и делать вид, что мы с ними согласны. Ага, не на ту нарвалась! Я покажу, кто тут главный! — Я буду вести себя так, как захочу, и ни ты, ни кто иной мне не указ. Это раз. Карту ты у меня не отберешь, потому что не знаешь, где она. Это два. А если ты еще раз что-нибудь вякнешь, что мне не понравится, или будешь следить за нашими вечерними передвижениями, я лишу тебя твоей части клада. Это три. — Отвернувшись от него, я наклонилась за полотенцем, сунула в пакет, затем пошла к выходу, бросив на прощание: — Кстати, откуда у тебя это? — кивнула на лист. — Это твой папа сторожем на кладбище работает, да?
Я повернулась и ушла бы, но он догнал, схватил больно за руку и грубо притянул к себе, чтобы я посмотрела ему в лицо:
— Мой папа — директор крупной краснодарской фирмы. А у тебя кто? Ах, ну да, — злобно оскалился он, — я совсем забыл, он же бросил твою мать, стоило тебе появиться на свет!
Я ударила его по щеке, вырвалась и удалилась с пляжа, ни разу не обернувшись. Все мужское население планеты в ту минуту сравнялось для меня с плинтусом.
— Как же он все-таки догадался, что мы туда пойдем? — спросила я вернувшуюся Юльку.
— Вышло — ерунда. Ничего он не догадался, просто его тетя пошла с утра на кладбище проведать отошедших в мир иной родственников и попросила Димку составить ей компанию. Там-то он и нарвался на стенд «Их разыскивает полиция». Шутка. Сторож просто рано утром сбегал в ближайшее отделение, составил роботы, распечатал сразу десяток и развесил на кладбищенских деревьях. Димка говорил, задолбался их снимать повсюду. Кроме него, слава богу, никто не успел обратить внимание, они были там рано утром в будний день. Но сторож может повесить новые. Катя, нам нужно бежать из города. Иначе нарвемся обязательно. Кто-нибудь увидит наши рожи на стенде пляжа для голых, кафе возле пирса, санатория или кладбища. И приведет в отделение.
— Я им приведу! — вновь ощутила я в себе боевой задор. — И вообще, пока не открою сейф, никуда отсюда не уеду. Неужели тебе не любопытно, что там?
— Да, мне это интересно. Но оставаться на свободе мне еще интереснее.
После обеда мне не хотелось возвращаться на пляж во избежание новых конфликтов с подельниками, и Юлька предложила компромисс: загорать будем здесь, на участке. В это время на дороге не так много людей, к тому же мы ляжем подальше от забора, и всех делов. А купаться можно и в душевой кабинке, которая примыкала одной стеной к туалету.
Так и поступили. Баба Дуся учапала к соседке, затем должна была пойти в магазин, так что мы были предоставлены сами себе. Лежа на полотенце вниз животом, я раскрыла перед собой Агату Кристи и углубилась в чтение. На двадцать пятой странице скрипнула калитка, я решила, что так скоро вернулась хозяйка, забыв кошелек или авоську, потому не стала оборачиваться. Однако вовсе не старушечья тень легла возле моего полотенца, а говорить-то начала вообще мужским голосом:
— Кать, приветик. Слушай, прости меня за сегодняшнее, ладно?
Оторвавшись от книжки, я была удивлена: в руках у Дмитрия была коробка конфет и розочка. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Мишка. Юлька, увидев его, сморщилась и вернулась к кроссворду.
Каретников присел возле меня на корточки.
— Кать, я очень сожалею, правда. Ты совершенно правильно меня ударила. Мы квиты, окей?
— Дима. — Я положила закладку в книгу, закрыла ее и села. — Ты так говоришь, потому что боишься потерять свою часть клада.
— Ну зачем ты так? — Димка изобразил на лице что-то похожее на страдание. — Прости за то, что я сказал о твоей семье, ладно? — Я нехотя кивнула: худой мир лучше доброй ссоры. — Может, в дом пригласите, девушки? — сразу повеселел он.
— А то конфеты на жаре растают, — заулыбался Лисовский. — И цветок завянет. — Ему-то что за дело до цветка, что мне подарил Димка?
Юлька рядом со мной заметно зашевелилась.
— Кать, не поможешь с кроссвордом? Приверженец однополой любви, три буквы, последняя «й».
Я машинально ответила:
— Гей, — и тут же подавилась созревшей догадкой. Бедный Мишка, за что она его так?
— Да? А я думала про другое слово, на букву «х». Хотя это одно и то же!
Мишка покраснел и опустил глаза, собравшись плакать. Мужских, пусть и голубых, слез я бы не смогла вынести, оттого живо вскочила и повела дорогих гостей в дом, на кухню. Юлька приползла к нам через минуту. В процессе чаепития мы немного расслабились и начали беседовать, словно и не было меж нами никаких недомолвок.