Клуб «Криптоамнезия»

В наше тревожное время я всегда просыпаюсь с привкусом предыдущей ночи во рту. Ее цвет наполняет мой кабинет. Если я заснул не в постели, то просыпаюсь у себя за столом, в кресле, весь онемевший, и горит приглушенный синий свет, и рыбки медленно плавают вверх-вниз над красным гравием в аквариуме. Помятый костюм медленно передвигается по сумрачной комнате и открывает жалюзи на окне, а там, за окном, уже полдень, и свет бьет в глаза, так что приходится щуриться. Я вовсе не претендую на то, чтобы знать – мне, если честно, все равно, – какими невразумительными путями человек приходит к своим представлениям о судьбе и обстоятельствах, которые заставляют его поступать именно так, а не иначе. Однако некоторым удается превысить предельный размер кредита, установленный им судьбой. Я сам такой. И меня не покидает стойкое ощущение, что я уже исчерпал лимит, отпущенный на одну жизнь, для ассигнований на душу. Печальная истина такова – хотя, может быть, и не печальная, но все же: когда человек становится банкротом в конкретном контексте, не потому, что ему крупно не повезло или же он вдруг пустился в совершенно ненужную, пусть и героическую авантюру, а просто из-за своей расточительности и безудержного сумасбродства перед лицом жизни, в которой нет ни малейшего смысла, то у него не остается ничего, кроме воспоминаний. Да, я тоже превысил кредит, но я хотя бы отдаю себе в этом отчет и таким образом сохраняю остатки достоинства. Искреннее осознание духовной бедности помогает найти утешение в дешевеньких лотереях, где единственный выигрыш – краткосрочные займы собственного «я», а также в дешевой сентиментальности, которая не обладает ни респектабельным блеском солидности крупной прибыли от инвестиций, ни юной мальчишеской красотой оборотного капитала. Мой банк духа сгорел, я сжег его собственноручно и острее всего ощущаю потерю, когда на обугленных руинах искрится утренняя роса. Моя душа развалилась и пришла в запустение, как район старых доков на Темзе. Но где-то между мысом Рогоносца и таверной «Дьявол» есть район моего сердца, моя личная зона предпринимательства, где я лелею свой микрокассетный диктофон – устройство для воспроизведения воспоминаний. Сижу у себя в кабинете, мечтаю о разбитых машинах на берегу золотой реки уставший от жизни и страшащийся смерти, но это, как говорится, мои проблемы.

Люди интересуются: «А что за название такое, “Криптоамнезия”?» – и, наверное, лучший ответ нашла Лайза. Она однажды сказала: «Криптоамнезия – это шифратор беспамятства. Люди приходят сюда забывать, но не могут забыться, и в итоге еще чего-нибудь вспоминают». В последнее время мне кажется, что я вообще ничего не забываю и поэтому я тут главный. Потому что я понимаю память.

Я не о том, что я женоненавистник, просто мой род занятий располагает к тому, чтобы человек превратился в законченного сексиста – когда видишь столько людей, существующих исключительно ради секса, это действительно угнетает, а когда я смотрю на своих гостей и вижу столько зияющих ран, столько боли, которая почему-то особенно остро проявляется именно здесь, в этих стенах, мне самому удивительно, почему я еще не бросил свою работу. Я избегаю любых сексуальных контактов с гостями женского пола. Мне не нужна их любовь, я здесь работаю за деньги.

Иногда мне представляется, что мой кабинет – это ловушка, западня, из которой не выбраться, но я все равно спокоен, как удав, или, вернее, как червяк в мякоти гниющего плода. Может быть, поэтому я и совершаю свои регулярные вылазки в зал – в полночь и в три часа ночи, – просто чтобы удостовериться, что там все спокойно, что никаких признаков бунта нет и в помине. Именно в эти мгновения я вижу по-настоящему своих гостей – нежных фиалок и варваров, красавиц и чудовищ, людей, которые возвели абсурд в ранг романтики. Однажды вечером я нашел на своей двери записку, пришпиленную ножом: «Любимые женщины – как пули. Ту, которая тебя сразит, ты не услышишь». В ту ночь в клубе было до ужаса тихо.

Я единственный человек в «Криптоамнезии», который помнит буквально все. Я помню лица всех ящериц и личинок, гревшихся в бледно-розовом свете танцпола; волны изменчивых лиц, которым никогда не надоедает просчитывать свой предсказуемый отклик на вполне очевидные вещи. На мой взгляд, они слишком самоуверенны, мои гости. И особенно в том, что касается идей, взглядов и представлений. Меня преследуют эти лица, хотя я и повторяю себе – каждый вечер по тысяче раз, – что им нельзя доверять. Нельзя верить ни лицам, ни людям, которых они представляют.