Клуб любителей фантастики, 1959–1960

Во-первых, в отличие от большинства игр шахматы являются игрой позиционной: играющий видит перед собою не просто две противостоящие друг другу группы фигур, а одну позицию, имеющую собственное, почти неповторимое математическое лицо. Окинув одним взглядом картину «боя», шахматист должен решить невероятно сложную задачу: по кратковременной и, как правило, невиданной им ранее позиции создать другую позицию, более отвечающую его интересам.

Особенность гроссмейстера в том и заключается, что он умеет мыслить не фигурами, а позициями. Для машины составлять программу позициями очень трудно. Потому гроссмейстер и вообще сильный шахматный игрок, конечно, сегодня ее обыграет, если не сделает ошибок.

Вторая трудность создания идеального шахматного автомата в том. что его надо заставить видеть позиции, так сказать, в их движении, в их смене, и чтобы смена вела строго к одному: к выигрышу. А добиться этого тоже невероятно сложно.

Можно ли отсюда сделать вывод, что идеальная шахматная машина невозможна в принципе, то есть что такая задача принципиально неразрешима? Этого я бы не сказал. Надо ответить так: пока математики не доказали ни одного из двух взаимоисключающих положений — «беспроигрышную шахматную машину построить можно», «беспроигрышную шахматную машину построить нельзя». Доказательство одного из этих положений — дело будущего.

Но дело не в этом. Главное в другом: в том, что, по моему глубокому убеждению, люди никогда и не будут пытаться строить непобедимую шахматную машину, во всяком случае для того, чтобы она убила игру. Шахматы — искусство и им останутся до скончания веков. Никогда и ничто не заменит творческое начало, в чем бы оно ни лежало: в музыкальной ли композиции, в архитектуре, в поэзии или в шахматах.

Резюмируя, повторяю: хотя эта задача — построение идеальной шахматной машины — в принципе разрешима, но ее, конечно, никогда не будут и пытаться решить, как не пытаются фотографией заменить живопись.