Клуб любителей фантастики, 1959-60

Тебя не любят — не кричи,

Не жалуйся стихами.

Любовь за горло взял — молчи!

О солнце не сказать словами.

Все было, как в первый раз: в передатчик заложена кодированная лента, тикал метроном, пять взволнованных свидетелей лбами прижались к окну.

Приказ кибам отправился в 17 часов 46 минут.

Метроном тикал медленно и зловеще. Миру не хотелось дышать. Горло сдавило от волнения.

К концу третьей минуты Миру почудилось, что на огромном зеленом диске появилась голубоватая ниточка.

Он не поверил своим глазам. Закрыл веки, опять открыл. Есть или нет? Есть! И вот вторая, вот и третья — на экваторе.

— Лава, — сказал Далин хрипло.

Где-то в глубине, под тысячекилометровой толщей атмосферы, уже текли огненные реки. Но сквозь зеленую муть метана пробивались только слабенькие лучи.

— Чем хороша наука? — сказал Далин счастливым голосом. — Тут можно ошибаться сто раз, но сто первая удача зачеркивает все ошибки. Никогда не падайте духом, ребята. Делайте вторую, третью, четвертую, пятую попытки…

Как будто это не он в глухом отчаянии сидел тут два часа назад.

Они стояли и смотрели.

Это не было похоже на взрыв, не похоже даже на замедленную съемку. Глаз не замечал движения. Но пока осмотришь огромный шар — пятнадцать градусов в поперечнике, какие-то изменения произошли. Голубые нитки стали, как шнурки. Синие и оранжевые искры заиграли на шнурках — это загорелись метан и водород в атмосфере. Шнурки еще толще — превратились в пояски. На поясках тучи — черными крапинками. Пояски все шире — они желтеют, потом краснеют. И вот Уран разрезан на ломти, а каждый ломоть — пополам. Сквозь зеленую корку просвечивает нутро — красное, как и полагается арбузу.

Ломти раздвигаются, просветы между ними все шире. Кипят и горят газы. Ломти раздвинулись. Теперь они висят на черном небе независимо друг от друга. На углах — блестящие капли. Поле тяготения у каждого осколка теперь самостоятельное. Углы и грани стали высоченными хребтами и пиками. А пики эти состоят из пластичной горячей магмы, конечно, они сползают, рушатся. Но только засмотришься на эти капли, уже на Ариэле другая расцветка — как на сцене, когда зажгут другие прожекторы. Залюбовался Ариэлем, а на Уране — на бывшем Уране— ломти расставлены еще шире, острые углы округлились, огня стало больше, зеленого тумана меньше…

Позже Мир много раз пытался в стихах и в беседах описать эту цветовую симфонию, пляску торжества, удовлетворенной гордости, сознания своего могущества. И не мог. Вот почему в эпиграфе этой главы стоят слова:

Любовь за горло взял — молчи!
О солнце не сказать словами.

Лю оторвал их от молчаливого созерцания. Минут через сорок после разреза на одном из экранов появилось его улыбающееся лицо:

— Говорит комендант Поэзии, Лю. Планета оформилась. Разрешите стартовать?

А Земля еще ничего не знала о победе. Свет до Земли шел два часа с половиной. Только через два часа с половиной земные астрономы заметили изменения на Уране. И тогда было объявлено по радио, что опыт с Ураном прошел успешно.

14

Это было жестоко:

Бросить голос любимой

В огненные потоки.

Зеленые глубины.

— Потеряла ориентировку. Потеряла глубину. Вижу звездное небо. Временами его застилает пламя. Вижу красно-огненные горы. Они лопаются, выворачиваются и ползут, как тесто. Открываются сияющие недра цвета белого каления. Взрывы, всюду взрывы. Фонтаны и гейзеры огня. Грохот, рев, гул и вой. Потеряла ориентировку. Куда вы меня послали? Что мне делать, что делать дальше?

Все остальные кибы замолчали сразу: видно, были раздавлены в первый же момент, а эта с голосом Юны сохранилась каким-то чудом.

Мир записывал сообщения кибы на два магнитофона. Каждое слово ее было неоценимо для науки. Ни один человек не уцелел бы там, в пекле, ни один не мог бы сообщить столько подробностей.

Взрывы и электрические разряды забивали передачу. Голос кибы захлебывался, переходил на свистящий шепот, потом взвивался до истерического крика. Звучали непривычно-неуравновешенные интонации, как в голосе Юны. когда она объяснялась с Далиным сегодня. И Мир все снова и снова вспоминал сегодняшнюю сцену, о которой так хотел не думать.

«Действительно, глупая шутка была с этим голосом, — шептал он. — Сам себе дергаю нервы».

— Зачем вы послали меня сюда? — взывала киба.