Клуб любителей фантастики, 1961-62

— …Идея цветомузыки, — донесся до меня голос Михаила, — то есть идея объединения, синтеза цветовых и музыкальных форм, была впервые высказана еще известным русским композитором Скрябиным. Соединение же цветомузыки с балетом и запахом открывает новые, интересные и до сих пор не использованные возможности…

На Михаиле был черный, хорошо отутюженный фрак. Усы были аккуратно подстрижены, а волосы тщательно уложены. И все же это был тот самый Михаил, с которым я познакомился несколько лет тому назад.

— Вторая половина XIX века, — продолжал Михаил, — ознаменовалась вторжением науки и техники в искусство. Вторжение это родило кинематограф, художественную фотографию, а позднее — электронную музыку. Искусство все более и более становилось синтетическим и всеохватывающим. Кинематограф дает нам синтетическое искусство конкретных образов, адресованных главным образом к нашему разуму. Кинематограф — это синтез на основе литературы, драматургии. Я же задался целью создать синтетическое искусство на основе музыки, на основе отвлеченных образов, адресованных в первую очередь к нашим чувствам, к нашему воображению…

Я не мог усидеть на месте. Все смешалось в моей голове, в моем сердце. Я тщетно пытался найти какие-то связи между тем, что было в доме Шиманского, и тем, что происходило сейчас.

Наконец я не выдержал, встал и, не ответив на удивленный взгляд своего друга, быстро пошел к выходу. Мне казалось, что Михаил узнал меня, что он смотрит на меня, говорит только для меня одного, и его слова почти с физической болью впивались мне в спину…

Я не помню, как спустился с лестницы, как очутился на улице. Мягкий осенний вечер почти тотчас же успокоил меня. И я не пожалел о том, что, не досидев до конца, вышел на свежий воздух…

Анатолий Днепров ПОДВИГ

Научно-фантастический рассказ

Техника — молодежи № 6, 1962

Рис. Ю. Случевского

I

Все началось совершенно неожиданно. Олла пришла очень взволнованная, с фототелеграммой в руках.

— Я немедленно возвращаюсь в Москву. Плазмодин отправляется через сорок минут. Через час мне нужно встретиться с Корио. Вот послушай: «Олла, мне очень нужно с тобой повидаться. В моем распоряжении только сутки. Сегодня в двадцать два часа решается моя судьба. Корио».

— Это звучит как в старых приключенческих романах, — сказал я.

Корио я знаю много лет как очень умного и уравновешенного человека. Работы по микроструктуре энергетических полей сделали его имя известным среди ученых всей планеты.

— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких на то оснований. Обрати внимание на почерк.

Я посмотрел на четыре строки и сразу заметил, что они были написаны взволнованным человеком.

— Если с ним все благополучно, я сегодня же вернусь, — сказала Олла. — Если же нет…

— Что ты, сестренка! — воскликнул в. — Что может с ним случиться? Болезнь! Опасность? Ну, что еще там?

— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований, — повторила Олла. — До свидания, милый Aapol Она подошла ко мне и поцеловала в лоб.

— До свидания. От меня пожми руку Корио. И еще, позвони мне вечером. Было бы хорошо, если бы у видеотелефона с тобой был и Корио.

После обеда я спустился на набережную посмотреть на море. Было очень жарко и влажно. У гранитного спуска к воде я посмотрел на гигантский термометр и гигрометр. Двадцать девять по Цельсию и восемьдесят процентов влажности.

— Если так будет продолжаться, я отсюда уеду, — услышал я голос сзади.

— А, старый ворчун Онкс! Что тебе здесь не нравится?

Это был мой друг, Онкс Фелитов. Ему никогда ничего не нравится. Его специальность — ворчать и во всем выискивать недостатки. Недаром он член Критического совета Центрального промышленного управления.

— Мне не нравится вот это. — Он показал пальцем на измерительные приборы. — Не знаю, как ты, а я жару переношу неважно. Особенно когда воздух больше чем наполовину состоит из водяных паров.

Я рассмеялся.

— Ну, тогда тебе нужно ехать отдыхать на север: например, в Гренландию.

Онкс поморщился. Не говоря ни слова, он протянул мне бюллетень Института погоды.

Я прочитал: «Пятое января. Восточное побережье Гренландии— +10°».

— Чудесно! Скоро там зацветут магнолии!

— Не знаю, зацветут ли. Только на памяти человечества такого еще не бывало.

Продолжая что-то бормотать, Онкс побрел вдоль набережной, то и дело вытирая платком потную шею.

Чесам к шести я вернулся к себе и уселся у видеотелефона. Олла должна была вот-вот рассказать мне о Корио. В комнате было жарко и влажно. Я вспомнил Онкса…

Олла позвонила мне только а одиннадцать.

— Что случилось? — воскликнул я, всматриваясь а лицо сестры. Оно было каким-то странным и чужим. — Что случилось, Олла? Где Корио?

Олла жалко улыбнулась. Я видел, как дрожали ее губы.

— Ты плачешь, милая? Ты плачешь? — закричал я.

Я никогда не видел свою сестру плачущей. Никогда!.. И сейчас Олла плакала! Это было невероятно!

Олла отрицательно покачала головой.

— Нет, ты плачешь! Немедленно говори, что случилось!