Затем словосочетание «общественный деятель» убрали, поскольку очень уж оно стало ассоциироваться с тем сортом людей, что раз в четыре года публично рвут на себе рубаху, демонстрируя израненное народными бедами сердце, а всё остальное время тихо сосут в своих просторных берлогах мохнатую лапу.
Потом наступила эра терпимости, и слова посыпались с таблички подобно осенним листьям: «великий» — чтобы не обижать карликов, «русский» — чтобы не раздражать латышей, «ученый» — чтобы не злить неучей.
Голая фамилия уже мало кому что говорила, и надпись на латуни вновь изменили: «Здесь в 1899 гаду жил Миндилеев, аткрыватиль правильнай вотки!»
Ныне, в соответствии с новыми правилами орфографии, можно писать так, как слышится. Чтобы не напрягать неграмотных.
Зубы Дракона
Даже в допотопной амуниции одноклеточный автомат впечатлял, а пылающий взор накачанного стероидами супермена добавлял экспрессии.
— Готов?
Ответом было грозное рычание.
— Снижаемся, — сказал нечеловек. — Помни, Вселенная верит в тебя. Плунжер вернешь в целости и сохранности. Господство в воздухе я обеспечу.
Шар Земли на стене провернулся и начал приближаться.
— Мне нужно звучное имя, — неожиданно сказал автомат. — Достойное такой, как я, уникальной личности.
Нечеловек растерялся.
— Как же ты хотел бы себя называть? — пришел ему на помощь Лингом.
Одноклеточный автомат выпятил грудь:
— Зуб Дракона!
— Гениально! — сказал нечеловек. — Всё?
— Всё.
— Отлично!
Нечеловек протянул щупальце и включил дупликатор.
Щелк! Теперь в рубке стояло два одноклеточных автомата, идентичных до последнего атома. Скоро их будет 2
28— около двухсот семидесяти миллионов: по одному на каждые две дюжины землян. С бреющего полета нечеловек десантирует их на все континенты, а завтра — послезавтра заберет единственного уцелевшего. В том, что уцелеет лишь один, сомневаться не приходилось: девитализировав обычных людей, одноклеточные примутся друг за друга.Витальный плунжер вернется на место. Остальные — самоликвидируются.
Хроноклазм
В углу кабинета, подальше от окна, полного серой мглы — столь густой и недвижной, что казалось, будто стёкла снаружи залиты бетоном, — скорчился эксперт. Он был изможден, грязен и испуган, на лысине багровела шишка; узнать в нем недавнего самодовольного субъекта было бы затруднительно. Его трясло, а когда отпускало, то он начинал рыдать, судорожно зажимая рвущиеся из горла всхлипы исцарапанными руками.
Его пропустили, но, возможно, они еще здесь, в здании…
Час назад он стоял у окна, любуясь спешащими по делам барышнями, когда площадь внизу и улицы перед нею наполнились вдруг людьми в одинаковых, необычного покроя комбинезонах. Эксперт решил, что это массовка очередного комедийного боевика, — уж больно странно вели себя новички, направляя на прохожих бутафорские пистолеты. Прохожий, «атакованный» таким образом, тоже вел себя странно: вокруг него появлялся вдруг радужный — точно огромный мыльный пузырь — ореол. Он быстро втягивался широким раструбом «пистолета», а человек замирал, вмиг становясь похожим на тускло и неумело размалеванную скульптуру, которая от малейшего толчка взрывалась тончайшей серой пылью.
«Как «дедушкин табак», — вспомнил эксперт слова изобретателя и усмехнулся. — Только цвет иной… Но каковы спецэффекты!»
Над площадью повисла легкая дымка… сгущалась… внизу смеялись и вскрикивали… а потом началась паника.
Люди кричали и метались, истаивали в клубах пыли, и методичность странных незнакомцев — какая-то машинная, нечеловеческая — стала его пугать, а когда под карнизом вдруг сверкнул и взорвался луч, на миг вернув пыльному воздуху острую грозовую свежесть, — эксперт понял, что это не кино.
Дальнейшее он помнил смутно. Кажется, выбегал в коридор. Кажется, вбежал обратно, когда раздались вопли на лестнице. Кажется, заперся. Кажется, кто-то барабанил в дверь… да-да; потом стук прервался, а сквозь щель под дверью и через замочную скважину потекли струйки жуткой сероватой пыли, заполняя, казалось, кабинет целиком…
Его пропустили.
Эксперта вновь затрясло.
Внезапно в коридоре раздался шорох.
Стук.
Эксперт похолодел.
Замок двери отчетливо щелкнул.
Ватную тишину пронзил невыносимо долгий скрип медленно отворяющейся дверной створки, потом на него наложился новый страшный звук — смутно знакомый, протяжный и полный отчаяния…
В кабинет просунулась голова с лиловым ухом.
— Чего скулишь? — спросил изобретатель. — Что вообще происходит? На улице Помпеи какие-то… Цементный завод ожил, что ли?.. Что с тобой?! О, небо…
Изобретатель мигом оказался рядом с экспертом, сложился, присел на корточки. Картонную коробку — на сей раз без пакета — он поставил прямо на пол.
Ревя в три ручья, как испуганный насмерть ребенок, эксперт рассказал всё, что запомнил.
— Скверно, — сказал изобретатель. — Похоже на нашествие.
— От…ку…да?..