Клуб любителей фантастики, 2009

— Не знаю, — просто ответил старик. — Наверное, погубили всех, а потом сожрали друг друга. Хотели нас как перегной для своей грядки использовать, а вышло не так… Мы гибли, осваивая эту землю, строили Колонию, и мы её построили. Теперь и я, и родители ваши, и вы, — он ткнул пальцем в молчащих детей — здесь хозяева. Это наша новая родина. А этих — нет вовсе, будто и не было.

Может быть, может быть, — продолжал старик, и глаза его предательски блеснули влагой, — кто-то там выжил чудом в лесах, может детей ещё родили. Когда-нибудь ваши дети или внуки смогут построить Корабль, отправиться туда и увидеть это своими глазами…

Старик опустил голову и закрыл лицо руками. Со стороны казалось, что он задремал, только почему-то слегка раскачивается во сне… Дети, как зачарованные, смотрели на него, боясь проронить какой-либо звук. Дед был часто непонятен и даже страшен им своими рассказами. Но они любили его.

Девочка, не выдержав, заплакала.

Когда старик открыл глаза — они оказались неожиданно веселы и по-молодому лучисты. Девочка от неожиданности перестала плакать, и дед ласково вытер ей щёки краем своей рубахи.

— Знаете, дети, а ваши родители всё же правы! — проговорил он, улыбаясь. — Всё это сны — тяжёлые мутные сны: элитники, там золотая корова, бег в мешках… Выбросьте всё это из головы, не было этого ничего!

— А Корабли, а Большая Экспедиция, дедушка? — недовольно спросил мальчик. — Это, что — тоже сон?!

— Нет, внучек. Это как раз самая что ни на есть реальность, — твёрдо ответит дед, продолжая улыбаться. Мы все здесь — дети этой экспедиции. А сны… сны, хорошие мои, тоже разные бывают…

Знаете, кому-то на моей прошлой Родине ещё во времена моих прадедушек тоже приснился сон. И там были стихи, ставшие словами песни. Мне её отец в детстве напевал: «И на Марсе будут яблони цвести…»

Так что же, — продолжал дед, молодо рывком вставая с кресла, вытянув руку к оранжерее за окном, — вот же они — цветут, как миленькие! И плодоносить ещё будут!

№ 7

Ярослав Астахов ПРЫЖОК С ОРБИТЫ (Надежда)

Солнцу кровь не велено показывать.

Заповедь предков

Корреспондент: Вы троекратный чемпион мира по фоллингу, Николай… Кстати, не объясните ли вы нашим читателям, откуда произошло название этого нового и столь победоносно завоевавшего в считанные дни весь мир вида спорта?

— Ну… собственно… оно пошло вроде как от английского слова fall — падать. Потому что даже пока ты ещё висишь… то есть пока находишься на орбите, — ты ведь на самом деле как раз и падаешь… только мимо. Ну, а потом…

Корреспондент: То есть вы хотите сказать, что для вида спорта, который изобрели мы, русские, вновь было выдумано импортное название? Вам это не обидно?

— Нет… знаете ли… скорее нет. Фоллинг… он просто вдруг очень быстро превратился в международный спорт. Отечественное название даже ещё не успело сформироваться. Ну, вот они и окрестили его. Что с них взять? Подобным образом называть повелось давно. Дайвинг, боулинг…

Корреспондент: А с патриотизмом у вас, однако, уважаемый господин чемпион…

— Да всё у меня в порядке с патриотизмом! Но просто в данном случае он ведь и по справедливости заслуживает, чтобы так называться. Пусть именуется на родном языке того, кого мы рассматриваем в качестве нашего основоположника. То есть Иеронима Фаста.

Корреспондент: Что? Фаста? Вы говорите об астронавте, погибшем при аварии последнего «Шаттла»? О том, кто более двадцати минут передавал сообщения по радио — уже после того, как его выбросило в открытый космос? Да! Этот представитель человеческой расы смог встретить смерть с мужественной улыбкой на устах! Однако господин чемпион, боюсь, участникам нашей сетевой встречи сейчас не совсем понятно, какое отношение имеет Фаст к фоллингу?

— Согласен. Большинство человечества, надо думать, запомнило только то, что Иероним Фаст, умирая, вдрызг раскритиковал формат «Шаттл» и превознес «Светоч». И в результате ведущие компании стали закупать у холдинга «Байконур», и кое-какие акции стремительно выросли, а другие упали… Но Фаст ведь успел сказать и ещё кое-что перед своей встречей с метеоритом, вы помните?

Корреспондент: Я лично вот сейчас — нет. Но стоит мне подключиться к воистину безграничной памяти системы «Сейчас», хеджируемой от казуальной нуллификации…

— Едва ли даже тогда вы будете в состоянии это чувствовать. Иероним, понимая, что его смерть неизбежна, передавал, что попавший в его положение человек всё — таки мог бы выжить. Крушение корабля на орбите не означает ведь обязательную мгновенную смерть всего его экипажа. Успевшие облачиться в скафандры нередко оказываются лишь вышвырнутыми в открытый космос. И они плавают… Они подвешены на орбите — я это хотел сказать. Представьте: ты видишь Землю, такую близкую… Протяни руку — и…