Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков

Доминик уже слишком взрослый для чертика в табакерке? Я вчера видела в магазине одного совершенно демонического. Выскакивает с жуткой ухмылкой и раскачивается, скаля острые зубы, и у него еще такие завитые черные усы — настоящий злодей. Доминику понравится — когда он оправится от испуга.

С любовью, Джулиет

Джулиет — Изоле

28 февраля 1946 года

Мисс Изола Прибби

Усадьба Прибби

Ля Буви

Сент-Мартинс, Гернси

Дорогая мисс Прибби!

Большое спасибо за письмо о Вас и Эмили Бронте. Я смеялась, когда читала, как книга схватила Вас за горло в ту минуту, когда привидение несчастной Кэти постучалось в окно. Меня схватило в тот же момент.

«Грозовой перевал» нам задали на пасхальные каникулы. Я гостила у своей подруги Софи Старк, и мы целых два дня дружно ныли, какая всё это несправедливость, пока наконец ее брат Сидни не велел нам заткнуться и взяться за дело. Я хоть и послушалась, но внутренне продолжала бушевать, — а тут вдруг призрак! В жизни не испытывала такого ужаса, как тогда. Разные вампиры и чудовища меня не пугают, но привидения совсем другая история.

До конца каникул мы с Софи только и делали, что» перемещались из кровати в гамак, из гамака в кресло и читали, читали — «Джейн Эйр», «Агнес Грей». «Ширли», «Незнакомку из Уайлдфелл-Холла».

Удивительная семья Бронте. Я решила писать Энн, потому что из всех сестер она наименее известна, а как писательница, по-моему, ничуть не хуже Шарлотты. Хотя загадка, как Энн вообще удалось что-то написать, — при таком религиозном давлении со стороны тетки Бренвелл! Эмили и Шарлотте хватало здравого смысла игнорировать старую ведьму, а бедняжке Энн — нет. Представьте: бесконечные проповеди о том, что Господь повелел женщине быть кроткой, смиренной, тихой и меланхоличной. Конечно, так меньше хлопот. Чертова перечница! Надеюсь, Вы напишете мне еще.

Ваша Джулиет Эштон

Эбен Рамси — Джулиет

28 февраля 1946 года

Дорогая мисс Эштон!

Меня зовут Эбен Рамси, и я живу на острове Гернси. Мои предки высекали надгробия и разделывали туши — в основном, ягнят. У меня есть любимые занятия для свободного времени, но пропитание я добываю рыбной ловлей.

Миссис Моджери сказала, что Вы собираете рассказы про чтение во время немецкой оккупации. О тех днях я ни вспоминать, ни даже думать не собирался, но миссис Моджери утверждает, что Вам можно верить и что Вы хорошо напишете о клубе. Раз так, ладно. И потом. Вы прислали книгу моему другу Доуси — совершенно незнакомому человеку. Поэтому я решил помочь Вам со статьей.

Сначала никакого клуба не было. У нас народ, кроме Элизабет, миссис Моджери и, может, еще Букера, после школы с книгами дел не имел. Мы их испачкать боялись, когда брали у миссис Моджери. Меня в те дни читать не тянуло. Только из страха перед комендантом и тюрьмой открыл первую страницу.

Книга называлась «Избранное» Шекспира. Позже я узнал, что и м-р Диккенс, и м-р Вордсворт писали о людях вроде меня. Но Шекспир — точно обо всех нас. Правда, не всегда понятно о чём, но я, дайте срок, разберусь.

Главное, чем меньше он говорит, тем красивей получается. Знаете, какая фраза восхищает меня больше всего? «Угас наш день, и сумрак нас зовёт».

Жаль, я не знал ее, когда к нам на остров высадились германские войска, самолет за самолётом, — и с кораблей в гавани! Тогда я думал: будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, сто раз подряд. А вот если б мог думать: «Угас наш день, и сумрак нас зовет», меня бы оно утешило. Не так обрывалось бы сердце.

Они пришли в воскресенье 30 июня 1940 года, а перед тем два дня нас бомбили. Утверждалось, что не нарочно, просто приняли грузовики с помидорами на пирсе за армейские. Как это им удалось, ума не приложу. Убили человек тридцать мужчин, женщин, детей — и сына моей двоюродной сестры тоже. Он, когда увидал бомбы, спрятался под свой грузовик, а тот взорвался и загорелся. Еще немцы убили людей в спасательных шлюпках на море. И атаковали машины Красного Креста с ранеными. А в ответ — ни выстрела. Ну, они и сообразили, что Британия бросила нас без защиты Прилетели спокойно через два дня и заняли нашу землю на целых пять лет.

Вначале они вели себя прилично. Очень гордились, что отвоевали кусочек Англии — думали: еще прыг-скок — и мы в Лондоне. Тупицы. А как дошло, что тому не бывать, быстро показали нам свой звериный оскал.

Правила установили на все — это делай, того не делай, — но постоянно их меняли и все хотели казаться добренькими, будто морковкой трясли у осла перед мордой. Только мы-то не ослы. Они и злобились. Например, чуть не каждый день переносили комендантский час — то восемь вечера, то девять, то, когда совсем озверели, вообще тебе друга навестить, ни за скотиной поухаживать.