Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков

Джулиет, книге нужна общая идея. Не более подробные интервью, а человек, вокруг которого построен рассказ. Голые факты, как бы интересны ни были, выглядят случайными и разрозненными.

Мне было бы очень неприятно писать тебе такие вещи, если бы не одно соображение. У твоей истории уже есть сердцевина – просто ты этого еще не поняла.

Я говорю об Элизабет Маккенне. Разве ты не заметила: все, кого ты интервьюировала, рано или поздно вспоминают о ней. Кто написал портрет Букера, спас ему жизнь, танцевал с ним на улице? Кто выдумал на ходу литературный клуб – и тем самым основал его? Гернси не был ей родным домом, скорее, в сущности, местом заключения, но она ничего, приспособилась! Откуда взялись силы? Наверняка она скучала по сэру Эмброузу, Лондону, но, насколько я понял, никогда не жаловалась. Элизабет отправили в Равенсбрюк за укрывательство человека, пригнанного на принудительные работы. Вспомни, как и почему она погибла.

Подумай: девочка, студентка-художница, в жизни своей не работавшая, становится медсестрой и трудится по шесть дней в неделю в больнице! Да, у нее было много друзей, но вначале-то – никого. Она влюбилась в офицера вражеской армии и лишилась его; одна родила ребенка в военное время. Это страшно, несмотря на дружескую любовь и поддержку. Никто не способен полностью взять на себя чужую ношу.

Я отсылаю обратно твои записи и письма ко мне – перечитай их и обрати внимание, как часто там упоминается Элизабет. Спроси себя почему. Поговори с Доуси и Эбеном, Изолой, Амелией. С мистером Дилвином. Со всеми, кто ее хорошо знал.

Ты живешь в ее доме. Рассмотри внимательно ее книги, вещи.

Я считаю, сюжет книги должен выстроиться вокруг Элизабет. Думаю, для Кит будет очень важен такой рассказ о ее матери – впоследствии он станет для нее своеобразной отправной точкой. Словом, либо совсем откажись от книги – либо как следует познакомься с Элизабет.

Подумай хорошенько и скажи, годится ли Элизабет в качестве центра сюжета.

С любовью к тебе и Кит, Сидни

Джулиет – Сидни

15 июля 1946 года

Дорогой Сидни!

Нечего думать – едва я прочитала твое письмо, как поняла, что ты прав. Редкостное тугодумие! Я все жалела, что не была знакома с Элизабет, скучала по ней, будто по любимой подруге, – но мне ни разу не пришло в голову о ней написать. Почему?!

Начну прямо завтра. Сначала поговорю с Доуси, Амелией, Эбеном, Изолой. Мне кажется, они имеют на нее больше прав, чем другие, и я хочу получить их благословение.

Реми все же решилась приехать на Гернси. Доуси с ней переписывался, и я знала, что в конечном итоге он ее уговорит. Он и ангела уломает спуститься с небес, если соблаговолит открыть рот, – что происходит отнюдь не так часто, как, например, мне бы хотелось. Реми погостит у Амелии, так что Кит пока остается со мной.

С вечной любовью и благодарностью, Джулиет

P. S. Как думаешь, Элизабет вела дневник?

Джулиет – Сидни

17 июля 1946 года

Дорогой Сидни!

Дневника нет, зато есть хорошая новость: Элизабет рисовала, пока были бумага и карандаши. Я нашла большую папку с набросками на нижней полке книжного шкафа в гостиной. Великолепные штриховые портреты, быстрые, четкие, смелые, – Изола, которая колотит по чему-то деревянной ложкой; Доуси за вскапыванием огорода; Эбен и Амелия разговаривают, склонив друг к другу головы.

Когда я сидела на полу и разбирала рисунки, пришла Амелия. И уже вместе мы достали несколько больших листов бумаги с изображением Кит – спящей, машущей ручками-ножками, завороженно рассматривающей пальчики собственных ног, радостно пускающей пузыри, засыпающей на руках у Амелии. Должно быть, всякая мать глядит на своего ребенка так – с пристальным, трепетным вниманием, но Элизабет к тому же запечатлела все на бумаге. Есть рисунок, сделанный чуть дрожащей рукой, крошечная, сморщенная Кит. Амелия говорит, это на следующий день после родов.

Затем я нашла портрет мужчины. Хорошее, сильное, широкое лицо; сидит очень спокойно и с улыбкой смотрит через плечо на зрителя. Я сразу поняла, что это Кристиан, ведь у Кит точно такой же вихор, в том же месте. Амелия взяла у меня рисунок. До сих пор я не слышала от нее ни слова о Кристиане и спросила, нравился ли он ей.

– Бедный мальчик, – сказала она. – Я была так против него настроена. Считала, что Элизабет сошла с ума, связалась с врагом, немцем, – очень за нее боялась. Да и за нас всех тоже. Мне казалось, он воспользуется ее доверчивостью и предаст ее и нас. Вот и заявила ей, очень сурово, что, по-моему, она должна с ним порвать. Но она лишь упрямо выставила подбородок.

На следующий день Кристиан явился ко мне. Я перепугалась. Открываю дверь – а там здоровенный немец в форме. Ну, думаю, пришел реквизировать дом. Начала возмущаться, а он вдруг вынимает из-за спины букет цветов, которые так крепко сжимал в руке, что те поникли. Он ужасно нервничал, и я перестала ругаться и строго спросила, как его зовут.