Занавески мягко колыхались в мягком океанском бризе, который проникал сквозь плохо прилегающий уплотнитель оконного стекла. Она чувствовала запах моря, даже сквозь вонь секса. Снаружи проносились машины, некоторые с громким ревом двигателей, некоторые тише, поскольку их водители, несомненно, наслаждались неторопливой поездкой вдоль этого красивейшего побережья.
Два психа сейчас тихо переговаривались, как это обычно делают два любовника после занятий любовью под звездным небом. Это само по себе было мерзостью. Извращение романтики.
Она сосредоточилась; звук проносящихся снаружи машин помог ей отвлечься от ублюдков.
Однако этого было недостаточно, чтобы заглушить ужасные отголоски страданий сестры, которые засели у нее в голове.
Совсем недостаточно.
Девушка решила, что будет слышать эти ужасные отголоски до самой смерти, когда бы она ни наступила. Возможно, сегодня, если ее похитители захотят.
Звуки, доносившиеся из-за окна мотеля, словно насмехались над ней. Она была в двадцати футах от двери номера мотеля и нормального мира, что был снаружи. Но с таким же успехом могла быть затерянной среди звезд.
Двадцать футов между здравомыслием и безумием.
Между раем и адом...
Двое психов тихонько хихикали, лаская друг друга и с любовью глядя друг другу в глаза.
Из соседней комнаты доносились звуки, не поддающиеся определению: передвижение мебели, возможно, и тихий гул телевизионного шоу, слишком приглушенный, чтобы расслышать слова, произносимые неизвестными персонажами в их неизвестном мире.
Она также слышала смех. И мелодию. Казалось, женщина пела вслух, радостно, оживленно после...
Это было оскорблением для ее мертвой сестры.
Девушка почувствовала, как слезы наворачиваются знакомым жгучим потоком, и поборола их.
Келли превосходно пела, ее голос мог за считанные секунды проникнуть и исцелить сердце.
Келли заставляла мир сиять ярче.
Она почти слышала, как сестра поет сейчас, глубоко в водах своих страданий, покоренная давящей глубиной, но освещающая тьму даже в смерти; даже сейчас, когда ее так жестоко заставили замолчать.
Наконец она закрыла глаза. Позволила всему этому пройти через нее.
Звуки из нормального мира снаружи.
Призрачные отголоски реквиема ее сестры.
Идиотские незрелые банальности о любви от двух ублюдков на кровати.
Веселье поющей убийцы по соседству.
Мягкий неразборчивый гул телевизора, обыденность среди безумия.
Все это смешалось в ее голове, превратившись в одну полнозвучную симфонию, оплакивающую этот тупой, бессмысленный жестокий мир.
А за всем этим, окружая и пронизывая безумную оперу на самом молекулярном уровне, зарываясь в глубины психики глубже, чем даже отголоски пения Келли, стояли звуки, которые Келли издавала, умирая.
Девушка позволила им заполнить ее, захватить ее мысли, завладеть ее сердцем и разъесть его до основания.
Симфония продолжала играть; она забрала у нее все...
Все, кроме ее ярости.
Она решила сейчас и здесь, в синяках и побоях на запятнанном вином ковре мотеля, что найдет выход из этого.
Она найдет способ вырваться на свободу; способ выжить.
Она найдет способ громко спеть песню своей убитой сестры, чтобы весь мир услышал, и она будет купаться в крови этих садистов-убийц.
ДЖЕЙСОН
- Вот это... это охренительная задница. Я бы ее трахнул! У этой девчонки отличная задница.
Лара игнорировала его, а скорее делала вид, он то знал.
Она вела себя невозмутимо, когда он заглядывался на других девушек, но он прекрасно понимал, что это ее задевает.
Но как только он начинал хвалить чью-то задницу... бам! Старый добрый зеленоглазый монстр тут же активировался.
Вот что его так веселило.
Было приятно держать ее в тонусе.
- Ты даже не собираешься посмотреть? - спросил он, улыбаясь.
Лара не сводила глаз с щеточки для ресниц, нанося тушь. Ее глаза сузились, выдавая злость от ревности. Ему нравилось, как утренний солнечный свет отражался от ее лица. Казалось, что на ее нежной, бледной коже он сияет гораздо ярче, чем на любой другой поверхности. Как будто ее кожа сливалась с теплым светом.
Но девушка на экране...
- Неважно... - Джейсон снова повернулся к маленькому, черно-белому телевизору и продолжил просмотр. Он хорошо знал этот старый фильм, который часто смотрел в подростковом возрасте. Это было еще до того, как бесконечные радости интернет-порно сделали разврат нормой и насытили мир миллиардами откровенных роликов.
Особенно ему нравилась сцена, которая только начиналась.
Он не мог вспомнить имя актрисы, и у него не было желания узнавать его, но он помнил всю сцену, такт за тактом.
Девушка в фильме со стройным телом расстегнула юбку, а затем наклонилась над водной гладью озера.
- Ты захочешь это увидеть, детка, - сказал он Ларе.
- Сомневаюсь.