Клуб Мефисто

– Нет, не закончили. Передайте, пусть подождет.

– Судмедэксперт уже сворачивается. К нему будут еще вопросы?

– Если будут, позвоню.

Через стекло Маура увидела, как из дома вышел ее коллега Эйб Бристол. Он проведет вскрытие тела О'Доннелл. Если Эйба что-то и поразило на месте преступления, вида он не показывал. Он остановился на крыльце и, беседуя с кем-то из полицейских, спокойно застегивал пальто и натягивал теплые перчатки. "Эйбу не надо было присутствовать при том, как она умирает, – подумала Маура. – На его пальто нет следов ее крови".

Джейн открыла дверцу машины, и в салон тотчас же ворвалась волна холодного воздуха.

– Ладно, док, – сказала она, выбираясь из машины. – Мы отвезем тебя домой.

– Моя машина осталась в Бикон-Хилле.

– Позаботишься о ней потом. Я нашла тебе провожатого. – Джейн поглядела куда-то в сторону и крикнула: – Отец Брофи! Она готова ехать.

Только сейчас Маура заметила его – он стоял в тени на другой стороне улицы. Брофи направился к ним – сперва просто безликая высокая фигура; его лицо удалось разглядеть, лишь когда он поравнялся с патрульными машинами, отбрасывающими мигающий синий свет.

– С тобой точно все в порядке? – осведомился он, помогая ей выйти из машины. – Может, сначала в больницу?

– Пожалуйста, просто отвези меня домой.

Хотя он подал руку, чтобы поддержать ее, она не ухватилась за нее, и всю дорогу, пока они шли к машине, держала свои руки в карманах пальто. Она чувствовала, как полицейские провожают их взглядами. Вот они – доктор Айлз и тот самый святой отец, опять вместе. Есть ли среди окружающих такие, кто ничего не заметил и не проявлял любопытства по поводу их отношений?

"Да нет в этом ни черта любопытного!"

Маура села на переднее сиденье и, когда он запустил двигатель, уставилась в лобовое стекло, прямо перед собой.

– Спасибо, – только и сказала она.

– Ты ведь знаешь, я бы приехал по первому твоему зову.

– Это Джейн тебе позвонила?

– Да, чему я очень рад. Сегодня тебя должен везти домой друг. А не какой-нибудь полицейский, которого ты едва знаешь.

Он отъехал от обочины, и вскоре ослепительные огни спецмашин растаяли далеко позади.

– Сегодня ты оказалась слишком близко, – мягко заметил он.

– Поверь, я не стремилась к этому.

– Не надо было тебе ходить в этот дом. Лучше позвонила бы в полицию.

– Может, не будем об этом?

– А есть хоть что-нибудь, о чем мы можем говорить, Маура? Или теперь всегда будет только так? Ты перестанешь бывать у меня, не будешь отвечать на мои звонки?

Наконец Маура посмотрела на него.

– Я не становлюсь моложе, Даниэл. Мне сорок один год, единственный мой брак закончился катастрофой, к тому же у меня особый талант заводить безнадежные романы. А я хочу замуж. Хочу быть счастливой. И не могу позволить себе тратить время на отношения, которые ни к чему не ведут.

– Даже если дружба и чувства настоящие?

– Дружба может разрушиться. А сердца – разбиться.

– Да, – со вздохом вымолвил он. – Верно. – Некоторое время они ехали молча. Потом он сказал: – У меня не было намерения разбивать твое сердце.

– А ты его и не разбивал.

– Но я причинил тебе боль. Знаю.

– Мы причинили боль друг другу. Иначе и быть не могло. – И, помолчав, она с горечью прибавила: – Ведь этого требует твой всемогущий Бог, верно?

Маура сказала это, чтобы задеть его, и, судя по тому, что он тут же смолк, она поняла – ее упрек попал в цель. Он не произнес ни слова, даже когда они уже подъехали к ее дому, и когда он свернул на подъездную аллею, и когда заглушил двигатель. Какое-то время он так и сидел молча, потом повернулся к ней.

– Ты права, – сказал он. – Мой Бог требует чертовски много.

И прижал ее к себе.

Ей бы воспротивиться, ей бы оттолкнуть его и выскочить из машины. Но она этого не сделала, потому что слишком долго хотела его объятий, его поцелуев. И всего остального. Это безумие, которое не может обернуться ничем хорошим. Но в этот момент ни здравый смысл, ни Бог – ничто не стояло между ними.

"Не введи нас в искушение". Они целовались всю дорогу, пока шли от машины до дверей ее дома. "Избавь нас от лукавого". Напрасные слова, жалкие песчаные замки, противостоящие неумолимым натискам прилива. Они вошли в дом. Свет она не включила, и, пока они стояли в полумраке прихожей, тьма, казалось, усиливала звуки – их прерывистого дыхания и шуршания их одежд. Она сбросила с себя запятнанное кровью пальто, и оно соскользнуло на пол, превратившись в черное пятно. Лишь слабые отблески уличных фонарей, проникавшие через окно, едва-едва освещали коридор. Больше ничто не освещало их грехопадение, и ничьи глаза не следили за тем, как они сворачивают с пути истинного.

Она направилась в спальню. К своей постели.

Уже целый год кружили они в этом танце и с каждым шагом все ближе подходили к этому мгновению. Она знала душу этого человека, а он знал ее душу, но плоть его по-прежнему оставалась чужой, ни разу не тронутой, не испробованной на вкус. Пальцы скользнули по теплой коже, ощупывая изгибы его спины. По новой территории, которую она жаждала исследовать.

И вот соскользнули остатки одеяний – последняя надежда повернуть назад.