Клуб Мертвых

В ту минуту, когда Арчибальд Соммервиль, читавший вслух рукопись Марсиаля, почти по складам прочитал это варварское имя, Арман де Бернэ, слушавший с лихорадочным нетерпением, вскочил с места.

— Остановитесь! — сказал он. — Я прошу позволения задать этому молодому человеку один важный вопрос…

— Извините, — сказал сэр Лионель, — но в «Клубе Мертвых» существует правило: всякий рассказ, касающийся самоубийства, должен слушаться в глубочайшем молчании, без малейших замечаний с нашей стороны…

— Вы правы, сэр Лионель! Вам хорошо известно, что я не менее вас чту установленные нами же законы, но тем не менее я еще раз умоляю вас позволить мне говорить…

Наступило минутное замешательство.

Действительно, сэр Лионель напомнил одно из правил, которые соблюдались неукоснительно. Все четверо мужчин, Арчибальд, Лионель и два брата, Правый и Левый, подошли к маркизе и заговорили шепотом. Через несколько минут сэр Лионель снова подошел к Арману и знаком позвал его в угол зала…

— Благоразумие требует, — тихо сказал он, — чтобы все повиновались установленным нами правилам.

— Вы правы,— сказал Арман, стараясь подавить волнение.

— В то же время, — продолжал Лионель, — мне поручено спросить у вас, что именно вы считали вашим долгом открыть, и, после того как я передам это нашим братьям, они решат…

— Сэр Лионель, — сказал тогда едва слышным голосом Арман, — мне кажется, я убежден, что отец этого молодого человека был убит в Индокитае… и что я присутствовал при его последних минутах. Сходство Марсиаля с жертвой преступления сразу поразило меня… Теперь я убежден…

— Однако, — возразил Лионель, — вы можете быть обмануты сходством…

— О! Этого не может быть! Человек, умерший у меня на руках в Камбодже, был отцом этого юноши! Тем не менее, я склоняюсь перед вашим решением и буду ждать!

Во время этого короткого разговора Марсиаль поднял голову. Погруженный в свои мысли, он не понял причины перерыва в чтении

— Продолжайте, — сказал Арман, обращаясь к Соммервилю.

Тот снова принялся за чтение.

«Странные слова, произнесенные отцом, пронзили нас ужасом.

— Что вы говорите? — вскричала мать.

— А! Вы не можете меня понять! — сказал отец, с торжеством поднимая голову. — «Прокаженный король»! Последний государь из народа кхмеров, который более полуторы тысячи лет тому назад правил первым государством Восточного мира! Вы смотрите на меня с удивлением и сомневаетесь, в уме ли я? Хорошо, выслушайте же меня! Посмотрите на эту статую, разделенную на три части! На несколько лет она исчезнет в недрах земли, но в тот день, когда она снова увидит свет, вы, мои дорогие, будете богаче, чем самые первые богачи в мире!

Его лицо горело энтузиазмом. Невольно он передался и нам, а в особенности мне. Кто в пятнадцать лет не мечтал о несметных богатствах?

— А во что нам обошелся этот ящик? А эта статуя? — с беспокойством спросила мать.

Признаюсь, этот вопрос подействовал на меня, как ушат холодной воды, и я чуть было не стал обвинять мать в эгоизме и узости взглядов. Охваченный буйной радостью, отец равнодушно отвечал:

— Почти ничего: пятнадцать тысяч франков!

Раздался крик. Моя мать, бледная и задыхающаяся, схватилась за кресло, чтобы не упасть. Отец бросился к ней.

— Мой друг! — крикнул он. — Умоляю тебя, не пугайся! Не упрекай меня за эту трату! Это — венец моих стараний! Это богатство! Пятнадцать тысяч франков! Я сто раз возвращу их тебе!

Она улыбнулась печально, с выражением полной покорности судьбе.

— Все, что здесь есть, принадлежит вам, — сказала она, обнимая отца.

Мой отец, эгоист как все изобретатели, дал волю своей радости. Минуту спустя я помогал ему отнести в его кабинет три обломка странной статуи, названной им «Прокаженным королем». Оставшись с ним наедине, я решился спросить, что это был за король, о котором, признаюсь, я никогда не слыхал.

— Мне некогда давать тебе длинные объяснения, — отвечал отец, — знай только, что «Прокаженный» — последний из государей, который царствовал в третьем веке нашей эры над громадным государством кхмеров.

— Кхмеров? — спросил я. — Что это за народ?

Отец несколько мгновений молчал.

— Никогда, может быть, не было народа более великого! — продолжал он торжественно. — Эти люди, опустившиеся теперь до уровня рабов, владели тайнами науки гораздо раньше, чем первые ростки ее проникли к нам…

Затем он вдруг остановился, как будто сказал лишнее.

— Оставь меня, дитя мое! — сказал он. — Я хочу остаться один…

Видя, что я опечален этим, он взял меня за руки.

— Выслушай меня, мой друг… Теперь ты уже большой мальчик, и я должен питать к тебе полное доверие. Я знаю, что ты добр и великодушен, ты любишь свою мать, не так ли?

— Я готов отдать ей мою жизнь!

— Хорошо. Я предоставлю тебе случай доказать ей свою любовь и привязанность. Может быть, этот случай…

Казалось, что ему было тяжело продолжать.

— Договаривайте! — крикнул я. — Неужели моя мать подвергается какой-то опасности?