Клуб неисправимых оптимистов

— Не знаю. Я ночую в подвалах. Меняю место каждый вечер. Ладно, выбора все равно нет. Если добудешь деньги, не говори, что это для меня. Захочешь связаться, подашь знак — будешь держать книгу в левой руке. Если дело срочное — книга в правой. И прекрати читать на ходу! Решил закончить свои дни под колесами?

— Смешно, ты говоришь — как Сесиль. Один в один.

— Вы встречаетесь? У нее все хорошо?

— Ты правда хочешь знать?

Франк тяжело вздохнул:

— Вообще-то, нет. У тебя есть сигареты?

— Я не курю.

— Сможешь принести деньги сегодня вечером?

— Постараюсь.

— Встретимся здесь, после занятий. Если меня не будет, значит возникли проблемы, и я сам с тобой свяжусь, когда появится возможность. Главное, ничего не говори ни Сесиль, ни маме. Никому не говори. Давай деньги.

— Ты действительно кого-то убил?

Франк досадливо поморщился:

— Он был мерзавцем! И я ни о чем не жалею.

— Что случилось?

— Не хочу об этом говорить.

Я встал, положил деньги на край стола и вышел. Математику я пропустил — явно не в последний раз. Ничего не поделаешь, есть обязательства, которыми невозможно пренебречь. Фатальная неизбежность. Я выбрал обходной путь по улице Мобер и бульвару Сен-Мишель, чтобы не нарваться на Шерлока, и обогнул Люксембургский сад, где мог столкнуться с Сесиль. Придется придумать железобетонное алиби, чтобы оправдать прогул. Да, будущее наследников семьи Марини-Делоне выглядит туманным и невеселым. Я отправился к Игорю домой. В прошлом году я был там два раза, когда он решил поселиться недалеко от Вернера, на улице Анри Барбюса, в маленькой квартире на пятом этаже окнами во двор. Игорь тогда призвал на помощь добровольцев, чтобы помогли с переездом и выкрасили все в белый цвет. Я звонил минут пять и уже собирался уйти, но тут дверь открылась: на пороге стоял заспанный Игорь, в пижаме, со всклокоченными волосами.

— Который час?

— Одиннадцать…

— …утра? Проклятье! Ты совсем рехнулся! Забыл, что я работаю по ночам? Я лег в восемь, но так и не смог уснуть: придурок снизу снова устроил адский тарарам.

— У меня проблема, Игорь.

Он сощурился и потер лоб:

— Отстань, Мишель, я должен поспать.

— Большая проблема…

Он повернулся и исчез в глубине квартиры:

— Чего ждешь? Входи!

Я прошел в кухню. Игорь принял душ и появился закутанный в простыню, как римский император.

— Надеюсь — ради твоего же блага! — что проблема действительно серьезная, — буркнул он, наливая себе кофе.

7

К черту принципы, если одна маленькая таблетка способна сотворить чудо. Как только исчезла проблема со сном, к Леониду вернулась жизненная сила, он помолодел на десять лет и стал прежним Леонидом, красавцем-сердцеедом, компанейским парнем, любителем веселых посиделок, душой компании. После любой войны — а эта, последняя, была настоящей бойней — женщин в живых остается больше, чем мужчин, а холостой полковник, герой войны был завидным женихом. Но Леонид не имел никакого желания расставаться со свободой. У него было много друзей, он любил веселые сборища и праздники и, как все выжившие, торопился наверстать упущенное.

Восстановление города и разрушенных памятников шло полным ходом. На вечере по случаю начала работ в Кировском театре Леонид познакомился с Софьей Викторовной Петровой, реставратором Зимнего дворца. Трудно было представить себе двух настолько разных людей. Никто не понимал, как они могли понравиться друг другу. Они никогда не сходились во вкусах, не разделяли идей друг друга, но две вещи их объединяли: Леонида восхищало, что Соня может пить наравне с ним и не пьянеть, и они идеально подходили друг другу в постели. Через два месяца Леонид Кривошеин и Софья Петрова поженились. Чиновник в загсе и гости пришли в восторг, когда им зачитали теплую поздравительную телеграмму от Сталина. Свадьба была по-советски скромной, за столом пили водку, потом молодожены сфотографировались на фоне Медного всадника.

Леонид был военным, сугубым материалистом, сыном революции, пламенным коммунистом и никогда не сомневался в правоте партии. Соня была идеалисткой, ее семью сгубила война, друзей — власть, и она ненавидела коммунистов. Леонид был не такой, как все. Соню глубоко трогала хрупкость и уязвимость героического полковника. Он укрывался в ее объятиях от своих страхов и тревог. Соня вечно мерзла, даже летом, и Леонид согревал ее. Он засыпал только на рассвете, и она его не будила.