Клуб неисправимых оптимистов

Леонид достал черный кожаный бумажник, вытащил из-за клапана пожелтевший, потертый на сгибах, грязный листок, подклеенный скотчем, и протянул мне. Я с трудом разобрал четыре строчки, напечатанные красным шрифтом на машинке:

Я, Леонид Михайлович Кривошеин, даю слово никогда не встречаться с Миленой Рейнольдс и уважать ее волю до конца своих дней. Клянусь в этом честью дважды Героя Советского Союза. Подписано в Париже, в четверг, 28 июня 1953 года.

Он показал мне часы на правой руке и погладил стекло:

— Я смотрю на них по сто раз на дню. За все эти годы они не опоздали ни на секунду. Видишь, на каких тонких нитях подвешена жизнь человека? Моя рухнула из-за мерзавцев Розенбергов. Если бы им заменили смертную казнь пожизненным заключением, мы с Миленой и сегодня жили бы вместе.

— Они были невиновны, Леонид!

— Они были преступниками! И знали, чем рискуют. Никто не имеет права предавать свою страну. В Соединенных Штатах не осуждают тех, кто не совершил преступления. Это непреложная истина. Впрочем, то, что случилось, не их вина, а моя. Многие тут считают, что я жалею о загубленной жизни, о том, что променял высокое положение на обреченную любовь. Они ошибаются. Я провел с Миленой семьсот девяносто четыре дня и буду жить этим счастьем до конца моих дней. Я бросил все ради любимой женщины и поступил бы так снова. Я несчастлив, но жалеть меня не нужно. Мне повезло еще раз — я встретил Игоря, и он помог мне не опуститься на самое дно. У меня есть несколько друзей, без них я бы тоже не выжил. Вот тебе мой совет: если однажды увидишь на обочине дороги голосующую женщину, не останавливайся. Колесо должен менять автослесарь. Автослесари — народ закаленный. Они не смешивают работу и чувства. Нужно было помнить старый добрый марксистский принцип разделения труда, тогда я бы не оказался в нынешней ситуации.

— Я вот чего не понимаю, Леонид. Как можно отступиться от женщины, если любишь ее?

— Я дал слово. Такова моя судьба, мой способ хранить верность. Чтобы любить, не обязательно быть любимым. Вот уже девять лет пятого апреля Милена получает букет мимозы. От неизвестного. Она знает, что цветы присылаю я, и при желании могла бы пойти к флористу и узнать мой адрес. Значит, не хочет. Я держу слово. Возможно, однажды она передумает.

— Вы расстались десять лет назад. Как ты можешь в это верить?

— Я бы предпочел перевернуть страницу, но человек не властен над своими чувствами. Не мы решаем, любить или забыть. Мысли о Милене не покидают меня. Я думаю о ней днем, думаю ночью, когда просыпаюсь и не могу заснуть. Я влюблен, как в первый день. Можно устать от женщины, возжелать другую, но это будет не любовь, а страсть. Истинная любовь интеллектуальна. Она живет в мозгу. Бывают дни, когда я думаю, что лучше бы мне забыть Милену. Жаки, принеси мне сто второй.

Леонид помнил все ходы сотен шахматных партий, что делало его очень сильным игроком и опасным противником. Он не забыл ни одной, даже самой мелкой, детали своего романа с Миленой. Исключительная память Леонида была предметом всеобщего восхищения и зависти, но она же делала его несчастнейшим из смертных. Ему жилось бы куда легче, будь он как все: хорошо, когда человек помнит несколько шахматных партий и только светлые мгновения любовной истории. Все боятся потерять память. Память — источник наших бед, счастье человека — в способности забывать. Память — худший враг счастья. Счастливые люди забывают. Тягостная история отношений с Миленой стала причиной того, что Леонид был единственным парижским таксистом, который отказывался возить пассажиров в аэропорт Орли, хотя это было очень выгодно. Прошло десять лет, но он стоял насмерть. Словно боялся встретить там призрак утраченной любви.

21

Для полного счастья нашему семейству Невезученских не хватало только репатриантов — и они появились. Даже мастер неожиданных поворотов интриги Эжен Сю не смог бы сочинить такую череду неприятных сюрпризов. Он наверняка сказал бы, что ничья судьба не может вобрать в себя такого количества бед. В Париж из Алжира прибыли Делоне. Морис, Луиза, кузены Тома́ и Франсуа с чемоданами, спаниелем Тоби, «черноногим» акцентом и неизбывной горечью в душе. Они бросили за морем тридцать два дома, торговлю, машины, мебель и солнце.

— Мы до самого конца верили, что все обойдется. Надеялись на чудо. Потом началось паническое бегство. Люди дрались за место на палубе. Мы остались без ничего. Они все у нас отняли, — объяснял убитый горем Морис.

— Там ты был богат, здесь ты беден. На твоем месте я бы остался там, — отвечал папа.

Несколько лет назад дедушка Филипп разделил наследство между дочерью и сыном. Мама получила квартиру и семейное предприятие. Дядя Морис вложил свои деньги в недвижимость в центре Алжира и Орана и взял заем на десять лет под личные гарантии. Теперь он обанкротился, и платить стало нечем.