Клуб неисправимых оптимистов

— Ты чертов кретин, Франк, вот кто ты такой!

— Ничего ей не говори, пока я не уеду, прошу тебя. Дай мне все сделать самому.

— Ты совсем потерял голову и будешь жалеть об этом всю жизнь.

— Не терзай меня! Лучше пойдем поедим.

— Не хочу. Надо вернуться домой.

— Я должен с тобой поговорить. Это важно.

Я колебался. Франк выглядел потерянным, и у меня появилась надежда его переубедить.

— Позвоню и скажу, что останусь на ужин у Николя.

* * *

Он пригласил меня в «Вулкан», маленький греческий ресторанчик с домашней кухней. Мы зашли в кухню, заглянули в кастрюли и выбрали еду по аромату — рагу из баклажанов, кабачков и перцев, томленных с луком, тмином и лаврушкой. В тот вечер Франк поведал мне историю нашей семьи: встреча родителей, война, его рождение, пятилетняя разлука, возвращение отца, брак по обязанности. Ему нужно было выговориться, и я молча слушал. Дети ничего не знают о жизни родителей. Сначала они об этом не думают, потому что мир возник в момент их рождения. У родителей нет никакой собственной истории, они имеют дурную привычку говорить с отпрысками о будущем и никогда — о прошлом. Это серьезная ошибка. Если не говорить о прошлом, оно превращается в зияющий темнотой провал.

— Она меня ненавидит. Я не сразу с этим смирился. Из-за меня ей пришлось выйти замуж за папу, и она испортила себе жизнь. Если бы я не родился, мама нашла бы хорошую партию.

Франк был прав. Возразить было нечего.

— Меня она тоже ненавидит?

— Ты ни в чем не виноват. Она хотела семью, но ты для нее не Делоне, а Марини. Помни об этом. Я не собираюсь настраивать тебя против мамы, я на нее не злюсь, но ты должен знать.

Между мной и Франком существовала огромная разница. Я был ни при чем, но изменить ничего не мог. И меня волновала только Сесиль.

— Почему ты записался?

— Если не начнем шевелиться, не справимся с фашистами. Возможно, мы уже опоздали, но нужно попробовать.

— Думаешь, тебе удастся изменить общество?

— Я не один.

— А как же папа?.. Он тебя любит. Нельзя просто взять и уехать, ничего ему не сказав. Это несправедливо.

— Насчет папы я согласен. Но ни слова Сесиль.

Я злился, но был бессилен. Низко скрывать новость от Сесиль, но, если я все ей расскажу, потеряю брата. Он сделал выбор не в пользу Сесиль. Я чувствовал себя замаранным, я попал в западню, и это меня бесило. Будь я посильнее, набил бы Франку морду. Логика — не мой конек. Я никогда не понимал, как можно говорить одно, а делать совсем другое. Клясться, что любишь, и ранить любимого человека. Дружить и легко забывать о друге. Принадлежать к одной семье и ничего не знать друг о друге. Провозглашать высокие принципы и не следовать им, утверждать, что веришь в Бога, и поступать так, словно Его нет, мнить себя героем и поступать как сволочь.

21

Пить Игорь не любил — алкоголь плохо на него действовал, — а если такое все-таки случалось, начинал философствовать, ненавидя и философию и философов.

— Не стоит заноситься, — говорил он, — чтобы не было больно падать.

В ту ночь он вернулся в больницу «Питье» на бровях и получил выволочку от старшей медсестры, подавлявшей коллег ростом и высокой прической. Ей не было дела до встречи Игоря с соотечественником, она пригрозила, что напишет на него докладную за «оставление поста и пьянство на работе». Игорь расхохотался даме в лицо и пошел за вещами, чтобы навсегда покинуть тошнотворную юдоль страданий, но тут увидел в коридоре каталку, на которой лежал давешний пассажир Виктора. К нему так никто и не подошел. Все дежурные врачи были заняты, заведующий отделением приходил в восемь утра, так что несчастный, лежавший без сознания человек был обречен на смерть. Игорь проверил зрачки, посчитал пульс и измерил давление. Сломанный нос мешал человеку дышать, у него была сломана нижняя челюсть, выбито несколько зубов, лицо покрывала корка засохшей крови. Игорь попробовал разжать ему челюсти. Мужчина застонал. Игорь вытащил изо рта осколки зубов и освободил трахею. Взял ножницы и разрезал одежду, чтобы проверить состояние грудной клетки. Бугор в районе солнечного сплетения указывал на перелом ребер. Появилась медсестра:

— Что вы делаете? Прекратите немедленно! Это безумие! Вы не имеете права!

— Я врач! У этого человек гемоторакс. Он умрет, если не поставить плевральный дренаж. Несите трубку. Мне понадобится йод и ксилокаин.

— У меня нет анестетика.

— Обойдемся.

Игорь не без труда раздел своего пациента. Вернулась сестра с йодом и полужесткой трубкой с зажимной муфтой:

— Больше ничего нет.

— Помогите поднять его. Держите под мышками и подпирайте.

Они усадили так и не пришедшего в сознание мужчину, Игорь протер ему спину спиртом, выбрал точку между первым и вторым ребром и твердой рукой воткнул иглу. Пациент вздрогнул, но сестра не дала ему упасть, чтобы Игорь успел откачать кровь. Вся процедура продлилась десять минут, потом Игорь резко выдернул иглу и занялся другими ранами. Медсестра побежала к телефону, набрала номер и принялась орать в трубку, грозя невидимому собеседнику полицией, если он не появится через пять минут. Кроме того, она пообещала вырвать ему глаза.