Клуб патриотов

— Наверное, они хотели забрать именно часы. От преступников можно ожидать чего угодно. Главное, вы остались живы.

Эти слова не убедили Дженни. О ворах она кое-что знала. Среди ее учеников таких было около полудюжины. И ни один из них не оставил бы сумочку без внимания.

Поблагодарив офицера, Дженни прошла в приемный покой. Ночь сегодня выдалась спокойная, и половина стульев оставалась незанятой. Кроме таких, как она, здесь находились несколько бездомных. Им некуда было идти, и зимой они собирались в любом теплом месте. Дженни поискала взглядом Томаса. Его там не оказалось. Она заметила пожилую женщину, одетую в спортивную куртку и бейсболку команды «Нью-Йоркские янки». Женщина пристально посмотрела на нее. Дженни улыбнулась, но женщина отвела глаза.

Дежурная медсестра тоже ничем не могла ей помочь: никто о ней не спрашивал.

Часы на стене показывали 2:15 ночи. Со времени нападения прошло уже более двух часов. Дженни приказала себе не волноваться. Если в этом большом и дрянном городе кто-то и в состоянии позаботиться о себе, так это Томми. Но, как она ни старалась, ей не удавалось оставаться спокойной. Прежде чем он бросился в погоню, она заметила в его взгляде такое, что всерьез испугало ее. Что-то дурное. Из той его прошлой жизни, которую он старательно скрывал. Дженни чувствовала, что с ним наверняка что-то случилось. Она достала из сумочки телефон Томми и начала набирать номер, но увидела, что аккумулятор на последнем издыхании. Ничего удивительного: до этого она уже отослала ему полдюжины сообщений.

Перед кабинетом триста пятнадцать выстроилась очередь. Впереди Дженни стояла молодая пуэрториканка с младенцем на руках и тихонько напевала. Дженни узнала мелодию негритянской колыбельной «Друме негрита». Дальше стоял пожилой афроамериканец в рубашке-дашики и щегольской феске из леопардовой шкуры. Не хватало только королевского опахала. Тогда бы он точно сошел за африканского диктатора Мобуту Сесе Секо.

Дальше по коридору Дженни снова заметила женщину в бейсболке «Янки»: та крутилась у фонтанчика. Неужели следит за ней? Дженни постаралась не смотреть на нее, но было невозможно отделаться от чувства, что женщина глядит на нее в упор. Пугающий взгляд. Мрачный, озлобленный, как у параноика.

Кого только не встретишь в Нью-Йорке!

Десять лет назад Дженнифер Дэнс перевелась в Колумбийский университет из Канзасского как подающая надежды студентка отделения английского языка и литературы — будущая звезда журналистики вроде Кристиан Аманпур. Или, в крайнем случае, телеведущая уровня Кейти Курик. И она обладала всеми достоинствами, чтобы преуспеть на поприще журналистики. Любознательная, красивая, с сильной волей, она неплохо писала и страстно хотела путешествовать. Трудности ее не пугали. Она ничего не имела против походной жизни без электричества и водопровода, с удобствами на улице. И ей очень нравилась острая пища.

Еще она была вежливой. Беспощадно, неизменно, до тошноты вежливой. Дженни патологически не умела грубить. Нет, она не была мягкотелой. Ни в коем случае. Синяки на костяшках ее правой руки были тому доказательством. Но когда ей говорили: «Черт, отстаньте, я не желаю это обсуждать», она не могла заставить себя спросить еще раз, надавить, дожать. Ей было противно выкрикивать свои вопросы, тыча человеку микрофон в лицо.

Она окончила Колумбийский университет по специальности «американская история», имея совсем немного предложений дальнейшего трудоустройства. Первый год Дженни работала частным экскурсоводом по городу и лектором в Музее естествознания. Раз в несколько месяцев ее родители звонили и спрашивали, когда она вернется домой. Но она не могла даже думать о возвращении в Канзас-Сити: заниматься с мамой по субботам рукоделием, по воскресеньям посещать благотворительные ужины в церкви, а остальное время сидеть с близнецами брата и работать в банке отца. («Мы устроим тебя в трастовый отдел, будешь для начала получать двадцать восемь тысяч в год. Купим тебе „фордик“, будешь ездить по городу. Ну, что скажешь, деточка?») Она не хотела жить жизнью, которую ей придумали, со всеми обрядами и ритуалами, словно вытесанными в камне, не хотела дружить «с кем надо» и делать то, что ей велят. Закусочные «Хардиз», футбольная команда «Канзасские вожди» и радиошоу «Поющий голос прерий» остались в прошлом. Единственное, что ей по-прежнему нравилось в родительском доме, — это хрустящие зеленые яблоки, посыпанные солью, и сэндвичи с нежнейшей ветчиной и кружком репчатого лука сверху, сдобренные хорошей порцией горчицы.

Через год Колумбийский университет выдал ей разрешение заниматься преподавательской деятельностью.