Он быстро обнаружил в изложении событий несколько явных несоответствий: где-то говорилось, что из дома стреляли, где-то говорилось, что нет. Полиция заметила в доме несколько подозреваемых. И тут же — полиция считает, что Бернстайн был один и сам застрелил двоих полицейских. В другой статье рассказывали, что у него был сообщник. Но все газеты единодушно заявляли, что второй набор отпечатков пальцев на его пистолете принадлежит Бобби Стиллман. Тео Ковач считал по-другому. И если верить его жене, это стоило ему жизни.
На дне коробки Франсискас заметил коричневую папку, похожую на ту, в которой обычно складывают материалы дела, и, открыв ее, стал внимательно искать листы с отпечатками пальцев. Отпечатки Бернстайна были на месте, но больше ничего. Ни отпечатков Бобби Стиллман, о которых так кричали самые разные газеты, ни отпечатков того третьего человека, о котором знал лишь Тео Ковач.
Из полицейского протокола следовало, что, как только отряд спецназа окружил дом, преступник по имени Дэвид Бернстайн сразу открыл огонь. И тогда же полиция заметила присутствие в доме еще одного лица.
Разбирая кипу интервью и заявлений, Франсискас думал о Томасе Болдене. Сейчас в связи с убийством Сола Вайса его искало полгорода. Управление полиции факсом разослало в полицейские участки его фотографию, с тем чтобы ее размножили и выдали всем патрульным. Но Франсискаса провести было трудно. Во-первых, запись с камеры была нечеткая. Больше смахивало на несчастный случай. Во-вторых, он не забыл про инцидент, когда того задержанного со свернутой челюстью отпустили из штаб-квартиры нью-йоркской полиции на все четыре стороны. И в-третьих, поражала скорость распространения фотографии Болдена: сейчас в городе ее можно было встретить буквально на каждом шагу. И все это из-за непредумышленного убийства? Тут сильно тянуло политикой или чем-то похуже. В общем, Джону Франсискасу хотелось знать, почему детектив в отставке Франсуа Гилфойл с пристрастием допрашивал Томаса Болдена по поводу Бобби Стиллман, проходившей по делу двадцатипятилетней давности.
Взяв материалы Ковача, он выписал только факты — так, как они ему представлялись.
Бобби Стиллман и Дэвид Бернстайн взорвали «Гардиан Майкросистемс». Когда полицейские пришли арестовывать Бернстайна, их застрелили. Бернстайн забаррикадировался у себя в доме и был убит спецназом, когда через сорок восемь часов дом взяли штурмом. Позже Тео Ковач выяснил, что Бернстайн умер от раны, полученной в результате одиночного выстрела в голову, произведенного с расстояния двух с половиной или трех метров, а не от огня спецназа. И стреляли в него из того же пистолета, из которого были убиты офицеры О'Нилл и Шеперд.
Тео Ковач обнаруживает на пистолете еще один набор отпечатков — предположительно убийцы, — но его напарник, детектив Франсуа Гилфойл, отговаривает его от расследования этой версии. И все-таки Ковач не сдается. Но перед тем как обнародовать свое открытие, он кончает жизнь самоубийством.
Проходит двадцать пять лет, и тот же Гилфойл преследует Томаса Болдена, допрашивает его о Бобби Стиллман и о чем-то под названием «корона».
Франсискас швырнул карандаш на стол: чего-то не хватало. И он знал чего: отпечатков пальцев, которые Ковач обнаружил на пистолете.
Отложив материалы дела, Франсискас просмотрел остальные документы. Вот фотография группы, в которой Ковач учился в академии. Еще несколько снимков его коллег. Детектив внимательно рассматривал фотографии, пытаясь понять, кто на них Гилфойл. «Глаза, которые смотрят прямо в душу», — сказала жена Ковача. Умеет читать по лицу. Карнак Великолепный. Франсискас задержал взгляд на фотографии неприятного человека с мертвенно-бледной кожей и темными невеселыми глазами. Отложив фотографию в сторону, он взял полицейский жетон Ковача. Это был значок, приколотый к кусочку картона, который обычно подкладывали под рубашку. Видать, коп был не промах. У него имелось с полдюжины наградных медалей. Парень явно делал успехи. Одна из застежек выпала, и детектив отложил жетон. Есть такая хитрость, известная каждому полицейскому, как удержать медали на месте: надо пропустить застежку сквозь ткань рубашки и закрепить с обратной стороны кусочком резиновой пробки, которую обычно снимали с разбитых пузырьков. Срабатывало безупречно. Он поднял жетон, чтобы поправить дело, но тот полностью отвалился от картонной основы, к которой был приколот.
— Черт! — пробормотал он, когда жетон и картонка распались.
— Джон, у меня кое-что для тебя есть!
Бросив жетон на стол, Франсискас поспешил в кабинет Вики.
— Ну что там?
— Адрес и телефон Гилфойла. — И она протянула ему листок бумаги. — А ты что, хотел лишний билетик на спектакль?
— Не сегодня, — ответил Франсискас, не сводя с нее глаз. — А теперь кыш отсюда. Еще успеешь. Но если твой бездельник будет плохо себя вести, позвони мне.
— Слушаюсь, папочка, — рассмеялась она, тоже не отводя взгляда.