Клуб патриотов

— Не всегда. Бывают случаи, когда только президент решает, как поступить в данной ситуации. Даже без дебатов в конгрессе. Без опросов общественного мнения, на которые, признаюсь, я слишком сильно полагался. Давайте посмотрим, получится ли у вас по-другому! Когда надо действовать быстро и недвусмысленно. И без лишнего шума. Доверие, которое нам оказано, подразумевает и эту возможность.

— По-вашему, люди хотят, чтобы им лгали?

— В сущности, да. Они ждут, что высшее руководство страны примет решение в интересах народа. Непростое решение, с которым в ближайшем будущем они могут и не согласиться.

— И именно для этой цели существует Комитет?

— Да. Таким он был создан в тысяча семьсот девяносто третьем году.

— Председатель Верховного суда Логсдон рассказал, какую роль Комитет сыграл в Договоре Джея.

— Потише, пожалуйста, иначе нам придется переписывать учебники истории, — вполголоса произнес Рэмзер.

Маккой не улыбнулась его шутке.

— И было что-то еще, кроме этого?

— Многое.

— Например?

— Пока вы не вступите в Комитет, я не имею права ничего вам рассказывать. Однако замечу, не было ни одного случая, когда бы я не согласился с действиями Комитета.

— Всегда считала вас человеком, который по ночам спит спокойно.

— Джефферсон, Линкольн, Кеннеди… Это большая честь — стать членом Комитета. Существуют вопросы, которые требуют вашего внимания.

— Я уверена, что они все найдут отражение в секретной папке, которую каждое утро будет мне вручать директор Центрального разведывательного управления.

— Возможно, что и нет.

Маккой подалась вперед:

— Я не разделяю вашего пессимизма в отношении американского народа и всегда считала, что, если сказать народу все прямо, без прикрас, он более чем способен принять правильное решение. Гордон, ваша беда в том, что вы никогда не доверяли народу. Хотя, возможно, не только ваша. Мы почему-то убедили себя, что народ, граждане — наши мужья и братья, лучшие друзья, — хотят, чтобы их обманывали — вводили в заблуждение, уверяя, что та или иная ситуация хуже или лучше, чем на самом деле. Значительнее, ужаснее, опаснее… У меня на этот счет другое мнение. По-моему, народ уже достаточно наслушался всяких глупостей и просто хочет знать, каково в действительности положение дел.

— Мэг, все это хорошо для предвыборной кампании. Но не в реальном мире, к сожалению. Поверьте, народ не интересует истинное положение дел. В большинстве случаев оно просто пугает.

— Ну, посмотрим.

Рэмзер склонил голову и вздохнул. Когда он снова поднял взгляд, его лицо побледнело. Он даже как-то постарел.

— Полагаю, это ваш окончательный ответ.

— Нет, Гордон, это не окончательный ответ. А окончательный ответ такой. Эпоха, когда группка жирных котов, этих всемогущих финансовых воротил, закулисно творила свои дела, закончилась. Я не собираюсь вступать в Комитет, потому что Комитета больше не будет. И первое, что я сделаю, после того как завтра принесу присягу, — я с корнем выкорчую всех вас, интриганов.

— Как вы себе это представляете?

— У меня в газете «Пост» есть друзья. Им будет невероятно интересно узнать все то, что вы рассказали. На таком фоне и Уотергейт поблекнет.

— С помощью прессы?

Сенатор Маккой кивнула:

— По-моему, это как раз заинтересует Чарльза Коннолли.

— Да, Мэг, вы правы, Чарльзу Коннолли ваша история наверняка понравилась бы. — Он пристально поглядел ей в глаза. — Мне очень жаль, Мэг.

У сенатора Маккой по спине побежали мурашки. В голосе Рэмзера она услышала какое-то особое чувство. Президент США как будто выражал соболезнования.

43

— Профессор Уолш?

Взлохмаченный бородатый человек, в черном вязаном свитере и очках в черепаховой оправе, поднял взгляд от письменного стола.

— Сейчас неприемные часы, — хрипло произнес он. — Приходите в понедельник или пятницу с десяти до одиннадцати. Часы приема указаны на двери и в вашем учебном плане. Если, конечно, вы потрудились заглянуть в него.

— Профессор Уолш, я Дженнифер Дэнс. На старшем курсе посещала ваш семинар… историческое общество…

Бледно-голубые глаза за толстыми линзами оживились.

— Дженнифер? Дженнифер Дэнс? Вы?

Дженни нерешительно вошла в кабинет.

— Здравствуйте, профессор. Простите, что беспокою. Но для меня это очень важно, иначе я бы не пришла.

Уолш поднялся и жестом пригласил ее войти.

— Какая чепуха! Заходите! Я принял вас за одну из моих теперешних «гениальных» студенток, которые беспокоятся о своих отметках. Знаете, какие они сейчас… Не поставишь им высший балл, все — ты враг номер один. Лентяи неблагодарные — вот кто они такие.

Профессор Уолш обогнул стол и протиснулся мимо книжного шкафа, набитого до отказа. Широкоплечий, крепкого сложения, он больше походил на горца, чем на университетского профессора американской истории и президента Нью-Йоркского исторического общества.

— Все еще водите экскурсии по городу?

Дженни прикрыла за собой дверь.

— Уже нет. Сейчас я учу — преподаю в школе Крафта для трудных подростков.

— Учите? Браво! Помните мой девиз: «Те, кто могут, учат… а остальных — к чертям»? Господи, вы только на нее посмотрите! Как же давно мы не виделись!

Уолш с радостью ее обнял.

— Восемь лет.