Клуб пропавших без вести

Алик поставил на столик рядом с пианино стакан воды и источавший ментоловый запах пузырек, после чего принялся нервно расхаживать вокруг меня. В отдалении, прислонившись к дверному косяку, расположился Костя с каким-то флакончиком в руках. Мой взгляд всполошенно заметался между мужчинами: совсем с ума посходили, натащили лекарств, еще осиновый кол принесли бы! В музыкальном классе висело напряженное молчание, что только усиливало гнетущую атмосферу.

Я сама предложила Косте присутствовать при этом интервью, сочтя, что ему будет любопытно послушать рассказ отца, – даже при том, что уж кто-кто, а он-то наверняка был в курсе всех перипетий жизни Боба. Накануне днем Аникеев-младший стоически выдержал наши с Аликом сбивчивые объяснения по поводу того, с какой это стати мы вдруг оказались вместе, да еще и влюбленной парой. Лишь коротко кивнул и сухо, с каменным лицом, пригласил занять на выбор одну из комнат в его доме. А когда мы вполне ожидаемо отказались, решив вернуться в лесной домик, не стал настаивать и помог донести мои вещи до калитки. Я тонко улавливала отчуждение, с которым теперь держался Костя, и старалась избегать при нем излишней демонстрации чувств к Алику.

Загадочный Боб должен был вот-вот появиться, и нервы натянулись до предела, стоило уловить донесшиеся из коридора тяжелые шаги. Увы, к моему разочарованию, в комнату, вежливо поздоровавшись, с привычным пыхтением вплыл отец Вениамин. Я с усмешкой взглянула на Алика: лекарства, священник – привлекли бы заодно и экзорцистов… Тоже мне, перестраховщики! Конечно, за последние месяцы мое эмоциональное состояние несколько пошатнулось, но не до такой же степени, чтобы ожидать от меня новой сокрушительной истерики…

Отец Вениамин уселся на табуретку у пианино, и в комнате снова воцарилась тишина. Боб задерживался – возможно, по давней привычке выжидал момент, когда собравшаяся на его «выступление» публика начнет сгорать от нетерпения. Или просто нервничал не меньше моего, до последнего сомневаясь, стоит ли раскрывать тайну незнакомой журналистке, а с ней и тысячам людей, которые еще помнят его песни. От этой мысли стало не по себе: я вдруг в полной мере прочувствовала весь груз ответственности, который вот-вот ляжет на мои плечи. Как увлекательно, но деликатно выложить нашей немалой аудитории сенсацию такого масштаба? Представляю, какая шумиха поднимется! Ладно, об этом я подумаю после, а пока хочется уже наконец-то увидеть Боба. Что-то он никак не покажется…

– Что ж, думаю, тянуть больше нет смысла, – вывел меня из раздумий звучный голос отца Вениамина. – Однажды это должно было случиться, так почему не теперь… В конце концов, люди, которые еще помнят Боба, наверняка хотят знать правду. Только… мне трудно собраться с мыслями, и будет лучше, если ты, Риточка, меня направишь. Спрашивай все, что тебе интересно.

– А? Простите… Что? – забулькало у меня в горле, и я застыла на месте, не веря своим ушам. О чем это он? Я что-то пропустила? Выходит, Аникеев-старший все-таки отказался от интервью? И поручил священнику поведать мне о его судьбе? Или… ума не приложу, что происходит! Где Боб?

Я беспокойно заерзала, мой взгляд вопросительно забегал между присутствующими.

– Милая, просто послушай. – Сзади на плечи успокаивающе легли сильные руки, и Алик наклонился к моему уху. – Не волнуйся, я рядом.

Покорно замерев, я подняла глаза на грузную фигуру отца Вениамина. Тот немного откашлялся.

– Риточка, понимаю твое… м-м-м… удивление, но, надеюсь, это не станет для тебя серьезным потрясением. Словом, позволь отрекомендоваться. – Он, кряхтя, поднялся и разогнулся во весь свой немалый рост. – Борис Николаевич Аникеев – так звали меня когда-то. В другой жизни…

От неожиданности я поперхнулась. Смысл сказанного не сразу достиг сознания, зато потом… По темени будто обухом вдарили, в глазах потемнело, и голова безвольно откинулась назад.

– Рита! – как сквозь вату донесся до меня отчаянный крик Алика, и в следующую секунду моих губ коснулось что-то холодное. – Выпей, сразу станет легче. Ну что ты, куколка, разве можно так реагировать…

Я еле разомкнула губы, пытаясь глотнуть отдающую ментолом жидкость, но тут мне в нос ударил резкий неприятный запах. В потрясении я захлебнулась, вдохнула, и обжигающая субстанция устремилась прямо в ноздрю.

– Вот, подыши, тут же придешь в себя, – заквохтал над ухом озабоченный Костя, подпихивая мне флакончик и в суете не замечая моих нашатырных страданий. – Так, умница, еще немного…

Нос уже ломило, на глазах выступили слезы, из горла рвался яростный кашель, а эти двое по-прежнему бестолково метались вокруг меня.

– Оставьте Риточку в покое, дайте ей прийти в себя. А ну-ка, угомонитесь, оба! – раздался надо мной третий голос, громкий и строгий. – Неужели не видите, ей просто нужен свежий воздух. Пусть посидит, подышит…