Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

Я не буду описывать музей. Он, правда, уникальный, очень большой и, может быть, один из немногих хорошо сохранившихся и поддерживаемых кем-то. Его надо самому увидеть. Там представлено деревянное зодчество разных регионов Архангельской губернии. И Каргопольский, и Онежский, и Пинежский, и… Все. Сами, сами….

Ужин за два месяца заказали в том самом ресторане «Небо». Я хотел поделиться с народом видом на Двину и небо, меняющееся, как при ускоренной съемке, но начался чудовищный дождь, дикие порывы ветра, и рябь поперек реки. С одного берега к другому. А завтра лететь на Соловки. Погода явно нелетная. Это мои волнения. А все довольны. Вот это да! Мы такого не видели! Ну и слава Богу! Давайте еще по одной! А треска в маке вкусная, и камбала. Так можно без отдыха до утра продолжать.

Когда вечером я открыл дверь в номер, то чуть не получил в свой беззащитный лоб дверью, вырвавшейся с порывом ветра из моих рук. Уходя днем, я оставил открытым круглое окно номера. Занавеска ветром была прибита к потолку. «Завтра мы на Соловки не улетим», – с этой мыслью я и заснул.

Проснулся я от лучей солнца.

Самолет был маленький, и, казалось, что он был не в одном бою. В нем дребезжало, визжало, скрипело, пело, тарахтело, гремело, громыхало, стонало. И в тоже время он внушал какую-то уверенность, как старый проверенный друг.

Аэродром на Соловках покрыт металлическими пластинами. Так раньше, как мне объяснили, покрывали военные аэродромы. Сели, как на стиральную доску.

Я помню время, когда на Соловках не было аэродрома. Из Архангельска сюда ходили два пассажирских судна. Я бы даже сказал, лайнера, по-моему, немецкой постройки. Татария и Буковина. С баром, рестораном, танцполом. Шли корабли, ночь. Мы устраивались в каютах команды за разговор и портвейн. На рассвете все пассажиры собирались на палубе и ждали появление монастыря. Солнце светило уже вовсю часов в пять. Белое море было белым. Каменные, выложенные из булыжника стены монастыря появлялись вдруг. Часто бывало, что монастырь солнце освещало, а небо было затянуто черными тучами. Монастырь светился на черном фоне.

На некоторых 500-х купюрах монастырь тот, который был тогда. В семидесятые. А на некоторых – уже подреставрированный. С крестами. Посмотрите внимательно.

Еще из Кеми ходили два кораблика – «Пушкин» и «Лермонтов». Один по четным, другой по нечетным. «Пушкин» с «Лермонтовым» не встречались.

В 1973 году я студентом второго курса Второго Медицинского института с тремя друзьями прибыл на Соловки первый раз. Из Кеми. На «Пушкине».

У меня был мощный бэкграунд, как сказали бы сейчас. Два деда сгинули при Сталине (то, что одного расстреляли сразу, а второго в Норильске через семь лет срока, я узнал позже), отсидевшая в АЛЖИРЕ (акмолинский лагерь жен изменников родины) почти 15 лет бабушка, вернувшаяся из Тюмени (это уж вольное поселение) в 1954, прочитанный частично Солженицын и врожденный нонконформизм. Сталина в семье ненавидели. Но говорить об этом опять было нельзя. Но я был юн. Я слушал Галича. И мы быстро сошлись с сотрудниками турбюро и работниками музея, всё знавшими про СЛОН и ГУЛАГ. Махровые антисоветчики. По вечерам мы с ними пили водку, слушали Галича, курили Беломор, читали стихи и взрослели.

Я был с бородой, с челкой до бровей, в красных вельветовых брюках-клеш (гигантских), с гульфиком, вшитым без клапана и на низком поясе. Брюки были женские. Подарила мне их поклонница из Туркмении, где накануне я был с агитбригадой. Мы там давали спектакли. Я был доктором Альенде. А я еще и пел под гитару. Она была дочкой какого-то русского секретаря местного КПСС. Мы же звезды из Москвы. Будущие врачи. Это был крепкий коктейль.

На Соловках, вместо экскурсоводов, студенток из Архангельска я стал водить экскурсии. Маршруты были по пять-шесть километров. Девушки уставали. Нес я все, что знал, а знал немало. И про то, что нельзя было говорить, про СЛОН, про массовые захоронения, про пытки, про директоров Ногтева, стрелявшего в зэков просто так. И Эйхманса, описанного Прилепиным в Обителе, якобы говорящим на французском, как русский интеллигент. Романтик. Латыш говорил по-немецки. И был довольно холоднокровным убийцей. Туристы интересовались. Многие из них были детьми оставшихся навсегда в соловецкой земле.

Одна группа состояла только из женщин. Они смотрели на меня с опаской и не задавали вопросов. Через несколько дней из Архангельска приехали два сотрудника КГБ. Искали экскурсовода в красных штанах. Меня спрятали на озере в сторожке. Носили мне еду. Несколько дней я просидел не выходя. Никто меня не выдал. НИКТО!!! Сказали, что был здесь такой сумасшедший, выдавал себя за экскурсовода. Видать уехал.

Оказалось, что группа состояла из жен работников райкомов партии Архангельской области. Настучали. А так бы из института вылетел, как пить. И никакого продолжения… А оно будет, конечно, но другое. (см. фото 81–89)

Фото 81–86. «Красоты Соловецких островов», Светлана Архиповская

Фото 87–89. «Красоты Соловецких островов», Светлана Архиповская

Моя Венеция