Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

Я выхожу из аква альты и захожу в ближайший от Сан-Марко бар. За стойкой китаянка и блондинка. На итальянском прошу налить мне «Амаретто ди Саронно». Помню, в конце 80-х – начале 90-х первую рекламу на нашем отечественном телевидении. Красивые, небритые итальянские мужчины в шубах на голое тело на фоне искрящегося снега, эротично растягивая слова, произносили: «Амаретто ди Саронно». На экране появлялся флакон с квадратной крышкой. Это был период маленьких открытий.

Барменши не понимают, чего я хочу. Я повторяю заказ. Они хлопают глазами. Я обращаюсь к блондинке по-русски. Интуиция меня не подвела. Спрашиваю: «А вы что, не знаете, что такое "Амаретто ди Саронно”?» «Нет», – отвечает она. Вот так в баре, в самом центре Венеции, работают рука об руку китаянка и русская. Слова советской песни материализовались в Италии спустя десятилетия – «Русский с китайцем – братья навек». Но в данном случае, конечно, сестры. Жаль только, что эти сестры не имеют никакого отношения к культуре Италии. Я имею в виду прежде всего культуру употребления алкогольных напитков. Но подозреваю, что и к остальной культуре Италии эти девушки не имеют тоже никакого отношения. Может быть, конечно, это неполиткорректно, но точно честно. Вот это пострашнее, чем аква альта. Это и есть мировой кризис. А вода – что? Вода приходит и уходит. Главное – иметь высокие стивалли.

Я объясняю русской девушке, что бутылка с квадратной крышкой за ее спиной – это как раз и есть известный итальянский ликер под названием «Амаретто ди Саронно». Так один русский научил другую русскую, а та объяснит китаянке на итальянском, что такое «Амаретто ди Саронно».

После наводнения, после аква альты, Венеция очень бесстыжая. Она похожа на пьяную, опустившуюся бомжиху. Все у нее наружу. Все напоказ. Разорванные птицами пакеты с мусором, и кругом валяются прокладки, использованные презервативы, куски ваты, остатки еды. Все вперемешку. Весь интим наружу.

А после ветра и дождя в многочисленных углах города, около мостов, как подстреленные птицы со сломанными крыльями, лежат никому не нужные, отработавшие свое и спасшие кого-то от болезней, сломанные зонтики.

Ну, вот и ликеры, как обычно, принесли разноцветные. В запотевших бутылках. Не буду ликер.

Возьму рюмку граппы.

Екатерина Рождественская. «Я и Куба, вернее, Куба и я»

Пролетели 9900 километров из новогодней Москвы в самое лето, к пальмам вместо березок, в вечные плюс 25–30, к самым доброжелательным людям, которых я когда-либо встречала, в самый плохо развитый социализм, который я где-либо видела. Меня, собственно, это, все вместе взятое, и влекло так сильно.

Очень-очень мало стран оставалось на свете, куда так сильно тянуло. Скорее всего, даже не в страну, а в то конкретное время, в мое социалистическое детство, когда родители уже куролесили, молодые, талантливые, красивые. Когда отец собирал стадионы и читал стихи, а все 14 тысяч зрителей Лужников шептали за ним наизусть его строчки и подсказывали с места, если отец запинался. Когда машин было мало, а воздуха много, когда спокойно пилась вода из-под крана и была восхитительно вкусной, когда продукты, хоть и не всегда водились в магазинах, но были на удивление качественны и натуральны, и хлеб пах хлебом, а помидор – помидором. Когда многое важное и определяющее было бесплатным (образование и медицина) и мы этим сильно гордились. Да что говорить, когда все были в едином порыве, одни против всех, но держались, не сдавались и неуклонно шли вперед со своими пятилетками в четыре года.

Прямо на подлете к Гаване – большая выпуклость в воде, не доходит до поверхности, но сверху очень хорошо просматривается – «Подводная гора математиков» называется. Ничего страннее в таком словосочетании еще не встречала – за что всех математиков туда? Не так просчитали? Что случилось? В общем прилетела с немым вопросом, но ответить так и никто не смог.

Гавана хороша той милой неремонтированной простотой, жилой и очень уютной, куда хорошо приехать посмотреть, но никак не жить. Бывают города, о которых мечтаешь – вот, если бы… Гавана не из их числа. Вся облезлая, как драный кот, древняя, вечно ждущая капитального ремонта, разрытая и обваливающаяся, но очень настоящая, естественная, без прикрас. Вся человечья жизнь почти на улице – двери и окна настежь, смотри не хочу, а вся семья на ступеньках у дома: старухи с сигарами и стаканчиком рома, чумазые дети с мячом, просаленные мужики, ремонтирующие свои раритетные развалюхи, громкие мамашки, кормящие грудью своих чад – жизнь, как она есть.

Удивилась, что на Кубе культ Че Гевары, а вовсе не Фиделя, как мне казалось раньше. Повсюду граффити, рисунки, портреты, фуражки, открытки с изображением молодого лукавого красавца с чуть ленинским прищуром. Милые слуху лозунги: «Че – моральный гигант, который растет с каждым днем!», «Твой пример жив!»