Клуб радости и удачи

В этом году китайский Новый год пришелся на четверг, так что я пораньше ушла с работы, чтобы помочь маме с покупками. Маме шел семьдесят первый год, но у нее все еще была бодрая походка и хорошая осанка. Она целеустремленно ходила по магазинам, маленькая и шустрая, с яркой полиэтиленовой сумкой в руках. Я возила следом за ней металлическую тележку.

Каждый раз, когда мы с ней бывали в Чайнатауне, она показывала мне на других китаянок ее возраста. «Дамы из Гонконга», — говорила она, указывая глазами на двух женщин с безупречными прическами, одетых в длинные темные норковые шубы. «Из Кантона, деревенские», — шепотом сообщала она, когда мы проходили мимо женщин в вязаных шапках, которых в буквальном смысле пригибали к земле слои стеганых ватников и мужских жилетов. Мою маму, одетую в голубые полиэстеровые штаны, красный свитер и зеленую детскую пуховку нельзя было перепутать ни с кем. Она приехала сюда в тысяча девятьсот сорок девятом году, тут окончилось ее путешествие, начавшееся в Куэйлине в сорок четвертом; она побывала на севере, в Панкине, где познакомилась с моим отцом, оттуда вместе с ним поехала на юго-восток, в Шанхай, потом они бежали на юг, в Гонконг, откуда отправились на корабле в Сан-Франциско. Так что мама приехала из множества мест.

По дороге в город она, сопя в такт своим шагам, с раздражением жаловалась мне:

— Даже ты будешь тупик, не надо они.

У нее был очередной приступ злопыхательства по поводу жильцов с верхнего этажа. Два года назад она попыталась выжить эту супружескую пару под предлогом, что к нам приезжают родственники из Китая. Но те поняли, что это лишь уловка, чтобы обойти инспекцию по сдаче недвижимости в аренду Они заявили, что с места не сдвинутся, пока мама не предъявит родственников. И после этого мне приходилось раз за разом выслушивать рассказы о кознях, чинимых зловредными жильцами.

Мама сказала, что седовласый мужчина выбрасывает слишком много мешков мусора в общий контейнер: «Стоить мне лишний расход!»

А женщина, элегантная блондинка артистического типа, по маминым предположениям, выкрасила квартиру в кошмарные красные и зеленые цвета: «Ужасный, — ворчала мама. — И они принимать ванна два, три раза каждый день. Бежать вода, бежать, бежать, бежать, никогда не выключать!»

— Прошлый неделя, — сказала она, раздражаясь все сильнее с каждым шагом, — вайгорен клеветать. — Она называла всех белых вайгорен, иностранцы. — Сказать, я положить яд рыба убить этот кот.

— Что за кот? — спросила я, хоть и знала отлично, о каком коте она говорит. Я видела этого кота много раз. Это был серо-полосатый одноухий котяра, научившийся запрыгивать на наружный подоконник маминой кухни. Мама вставала на цыпочки и стучала по окну, чтобы согнать кота. А он усаживался поудобнее и в ответ на ее крики только шипел.

— Этот кот всегда, задравши хвост, класть свой вонь на мой дверь, — жаловалась мама.

Однажды я видела, как мама гналась по лестнице за этим котом с кастрюлей кипятка в руках, поэтому у меня возникло сильное искушение спросить, не отравила ли она рыбу на самом деле, но я давно научилась никогда не выступать против мамы.

— И что случилось с этим котом? — спросила я.

— Кот сбежавши! Испарился! — Она всплеснула руками и улыбнулась, на какое-то мгновение приняв довольный вид, но потом снова нахмурилась. — И этот мужчина, он поднимать руки вот так, показать мне свой гадкий кулак и обозвать меня самый плохой хуэлиньский[10] домовладелец. Я не из Хуэлиня. Хмм! Много он понимать! — сказала она, довольная тем, что поставила его на место.

На Стоктон-стрит мы ходили из одного рыбного магазина в другой, разыскивая самых активных крабов.

— Никогда не покупай мертвого, — предупреждала меня мама по-китайски. — Даже нищий не станет есть мертвого.

Я тыкала крабов карандашом, чтобы проверить, насколько они задиристы. Если краб хватался за карандаш, я его поднимала и укладывала в полиэтиленовый мешок. Одного краба я едва успела приподнять, как вдруг заметила, что другой краб зажал в клешне его ногу. В результате короткого состязания по перетягиванию каната мой краб остался без ноги.

— Положи его назад, — зашептала мама. — Недостающая нога — плохой знак для китайского Нового года.

Но к нам уже подошел мужчина в белом халате и на повышенных тонах заговорил с мамой по-кантонски, а мама, которая говорила на кантонском диалекте так плохо, что он звучал скорее как ее родной мандарин, так же громко отвечала ему, показывая на краба и его недостающую ногу. После непродолжительного препирательства в резких выражениях краб и его оторванная конечность были препровождены к нам в мешок.

— Ничего, — сказала мама. — Этот номер одиннадцать, дополнительный.

Вернувшись домой, мама отлепила от крабов приставшую газетную бумагу и опустила их в наполненную холодной водой раковину. Она достала свою старую деревянную доску и разделочный нож, потом нарезала имбирь и лук-шалот и налила в миску соевого соуса и кунжутного масла. На кухне запахло мокрыми газетами и китайскими специями.