Еще до наступления следующего холодного месяца первая супруга со своими двумя незамужними дочерьми вернулась из Пекина, где у нее был свой дом. Я помню, мне подумалось, что теперь-то пришла очередь второй супруги кланяться. Первая супруга была главной женой по закону и по обычаю.
Но первая жена оказалась ходячим призраком и не представляла никакой угрозы для второй жены, чей сильный дух нисколько не страдал от ее присутствия. Первая жена, с ее расплывшейся фигурой, перетянутыми ступнями, старомодными жакетами и штанами на ватной подкладке, с изрезанным морщинами, плоским лицом, казалась мне древней и хилой старушкой. Но теперь, когда я вспоминаю ее, мне думается, она не должна была быть слишком уж старой, ей было, наверное, столько же лет, сколько и У Циню, — что-нибудь около пятидесяти.
Когда я впервые увидела первую жену, то решила, что она слепая. Она вела себя так, будто не видит меня. Она не видела У Циня. Она не видела мою маму. Но, правда, своих дочерей она видела хорошо. Они обе были старыми девами, перестарками, вышедшими из возраста, подходящего для замужества, — им было по крайней мере лет по двадцать пять. И первая жена всегда обретала зрение, чтобы вовремя отругать двух собак за то, что они вынюхивают что-то у нее в комнате, или роются в саду у нее под окном, или мочатся на ножку стола.
— Почему первая жена что-то видит, а что-то нет? — спросила я у Ян Чань однажды вечером, когда она помогала мне мыться.
— Первая супруга говорит, что видит только совершенство Будды, — сказала Ян Чань. — И уверяет, что к недостаткам она слепа.
Ян Чань добавила, что первая жена предпочитает закрывать глаза на свой неудачный брак. Она была соединена с У Цинем в
Появление этой женщины-привидения, конечно, не причиняло никаких страданий моей маме, но зато оно способствовало зарождению некоторых идей. Мама решила, что она претерпела уже достаточно для того, чтобы тоже получить свой собственный дом, может быть не в Циннане, но восточнее, в Петайхо, состоящем из садов и террас очаровательном курортном местечке на морском побережье, где обитали преимущественно богатые вдовы.
— Мы будем жить в своем собственном доме, — счастливым голосом сообщила она мне в тот день, когда первый снег мягко падал за окном, засыпая окрестности. На ней был новый шелковый халат на меху, отливавший бирюзой подобно перьям зимородка. — У нас будет совсем маленький домик, не сравнить с этим. Но мы сможем жить там одни. С нами поедет Ян Чань и несколько других слуг. У Цинь обещал мне.
В течение холодных зимних месяцев мы все, как взрослые, так и дети, скучали. Мы не отваживались выходить из дома. Ян Чань предупредила меня, что стоит мне высунуть нос наружу, как кожа у меня замерзнет и растрескается на тысячу кусочков. Другие слуги, каждый день бывавшие в городе, все время болтали о том, что они видели: выходы из подсобных помещений магазинов были забаррикадированы телами замерзших нищих. Мужчина это или женщина, разобрать было невозможно, потому что лица у них запорошены снегом.
Так что целыми днями мы сидели в доме, изыскивая способы занять себя. Мама рассматривала иностранные журналы, вырезая из них картинки с понравившимися ей платьями, потом спускалась вниз к портнихе, чтобы обсудить, как сшить такое платье из имеющихся под руками тканей.