Клуб разбитых сердец

– Упряма, как косоглазый мул, – говаривала в таких случаях бабка, которая перебралась в Калифорнию из Арканзаса в годы Великой депрессии.

– Тупица чертова, – подхватывала мать, и если Глори не отскакивала вовремя, то для убедительности следовала увесистая оплеуха.

Именно упрямство позволило Глори вопреки всем обстоятельствам поступить в престижную, почти на уровне колледжа, школу, чем она втайне гордилась. Будь у нее в голове такая же труха, как у сестер, она до сих пор глотала бы дерьмо, которым ее потчевал Бадди. Но вместе с тем из того же самого упрямства Глори заставила Бадди жениться, когда выяснилось, что она беременна.

Не то чтобы он потерял к ней интерес, когда она сказала ему, что ждет ребенка, – как бешеный, набрасывался, едва случай подворачивался. Но это не мешало ему уговаривать ее сделать аборт, а когда Глори заявила, что ни за что не станет убийцей собственного ребенка, попытался было заставить подписать договор с одним из тех учреждений, что находят для нежеланных младенцев приемных родителей.

Ко всему прочему он непрестанно пилил ее, что надо же, мол, быть такой идиоткой, чтобы не предохраняться, а когда она говорила, что ребенка делают двое и что можно было бы пользоваться презервативом, он только плечами пожимал – О таких вещах должны думать девушки. Однажды она взорвалась и пригрозила судом, который докажет, что отец – он.

Скандал мог получиться изрядный, поскольку в контракте, который Бадди подписал со спортивным клубом, был специальный пункт, касающийся нравственности, так что в конце концов Бадди пришлось сдаться и жениться на ней.

– Короче, во всей этой чертовой истории она виновата ничуть не меньше, чем он. Впрочем, теперь это прошлогодний снег. Ребенок родился мертвым, а Глори получила урок. В следующий раз, когда всерьез придется иметь дело с мужчиной, головой будет думать, а не задницей.

Ну а пока она ни за что не позволит этой компании чопорных дам вывести ее из себя. Глори с удовольствием припомнила, как быстро поставила секретаршу на место. Да, это ей тоже дано от рождения. Славненькая – так отзывался о ней один из учителей. Двуличная – так говорили в семье, может, потому, что она уже давно оставила всякие попытки быть славной с домашними.

Но посторонних она всегда могла очаровать, если хотела.

Собственно, доказала это Глори еще в школе, когда ее избрали самой популярной ученицей второго года обучения. Избрали, между прочим, те же мальчишки и девчонки, что всего год назад так безжалостно потешались над ней. Только сама Глори знала, чего стоит постоянно улыбаться, шутить и прикидываться, будто не слышишь и не видишь, как издеваются над твоим костюмом, рыжими волосами и манерой говорить.

И уж коль скоро она приняла это приглашение на обед, надо пройти этот путь до конца. А там, чем черт не шутит, может, и польза какая-нибудь будет.

Вслед за другими Глори прошла через тяжелую дверь со скромной медной табличкой «Университетский клуб»; дверь была такая старая, что вся ее лакированная поверхность покрылась паутиной крохотных трещинок. Оглядывая гигантский полуосвещенный вестибюль, Глори вновь испытала сильное желание повернуться и уйти.

Снаружи университетский клуб ничем не отличался от тысячи других подобных ему зданий, построенных еще до землетрясения, обыкновенный камень, разве что мрамора много да и в состоянии не лучшем пребывает. Но изнутри, ничего не скажешь, настоящий класс. Да, «класс» – самое точное слово.

Пусть медные ручки потерты, а коричневая кожа на диванах и стульях поцарапана, но выцветшие ковры – настоящий Восток, а картины маслом, развешанные на стенах, старинные, как в музее Де Янга.

Столики в ресторане, примыкавшем прямо к вестибюлю, были покрыты белоснежными, из чистого льна, скатертями, приборы из серебра с орнаментом, в вазах свежие цветы, а на пожилых официантах гладко отутюженные сюртуки: все в точности подпадает под определение «Класс». Именно – с большой буквы.

Когда-нибудь у Глори самой все это будет, потому она так внимательно и разглядывала всех этих дам. Ту, что звали Ариэль, с длинными развевающимися волосами, в помятом и слишком свободном платье, Глори сразу отвергла. Ничего особенного, тринадцать на дюжину. Но что касается блондинки – Шанель, как там ее – Боже мой, чего бы только Глори не дала, чтобы выглядеть так же!

Две оставшиеся, Дженис и Стефани, особо сильного впечатления на нее не произвели. По дороге они вспоминали какой-то концерт, на котором оказались вместе, не то чтобы отсекая тем самым остальных, но и не приглашая к беседе.

Правда, Дженис, жена профессора, тоже выглядела стильно, хотя и иначе, чем Шанель. Интересно, сколько могут стоить эти юбка-шотландка и вязаный берет? Ну и, наконец, Стефани. Пожалуй, из всех она самая миловидная, но прическа – точь-в-точь, как в студенческом ежегоднике издания 1970 года, а костюм, как у матроны. Вот именно. Как у матроны – точное слово.