«Клуб Шести»

«СЕЗОН ДОЖДЕЙ»

Что это? Падающая вода или просто плачет
то, что должно стать явью и никак не станет?
Я опять один.
Я буду вместе, но лишь для того
чтобы снова ощутить, что… я один.
И услышать падающую воду…
И услышать падающую воду — в сезон дождей. Всё.

Что это?
Просто наступил сезон дождей.
Ведь в джунглях обязателен сезон дождей.
С падающей водой…при чем тут я?
Что это? Что это?
Была ли ночь,
полная отчаяния ухода снов?
Полная невидимой луны, заблудившейся в облаках,
будто в искривленных бровях,
словно в нависших зеркалах,
плачущих сезоном дождей…

Был ли день?
Я не видел как он наступил.
Не заметил как он прошёл.
Только дождь — и всё…

Был ли я? Ну, конечно был, иначе кто же
вдыхал испаренья земли.
Кто же так понимал обречённость воды?
Это был я…это я…был.
Я оделся в кричащий фальцет.
Я пачкаю дымом небо этой Земли..
Но пытаюсь попасть в унисон
с сезоном дождей как с собой…
Где я? Где сон? Где утро, где ночь, где день?
Почему сезон дождей и разве это покой?
В скользком потоке идти босиком…
Я держу откровенье в руках, разжимаю ладонь:
на пальцах две капли и сотни линий,
Тайна как память близка и похожа на сон.
Тайна всегда похожа на сон
Я не иду ни вперед, ни назад
и вещаю как слепой король
в замке сезона дождей,
в стране сезона дождей,
на планете сезона дождей,
Я вещаю иной сезон, может быть,
похожий на сон.
Но, иной…

Вот оно как. Седина в бороду, стих в перо. В последний раз Теодор писал стихи в школе, Маринке, о которой память сохранила только мятный вкус мягких губ. Вот оно как бывает. Вспомнил, на старости лет. А как похоже на картину. Получается, что записал образы, которые осталось нарисовать, словно набросал план картины.

Здорово, а теперь возьмите кисти и пожалуйте за мольберт, сэр. «Сезон дождей».

На холсте образовываются вначале еле видные пятна, потом они проявляются, как фотографии и глаз уже замечает и различает силуэты, куски пейзажей, образы…

Теодор старается успеть их обрисовать углём, где — уже наметить маслом, а следом уже проступают на холсте новые персонажи, новые тени… когда следующие задерживаются с появлением, он возвращается к ранее наспех начертанному, пишет маслом прямо по углю, вынимает эти образы из пространства, образы, которые пока видит только он один, и переносит их сюда, на холст, теперь это будет видно всем, останется взглянуть на картину… он дремлет или идёт заварить чай, а сам всё видит новых гостей, им так тоскливо в пространстве, они рвутся через его голову сюда, в холст, они такие как мы — они болеют без самопроявления, но они отличны от нас тем, что без посторонней помощи (а он посторонний, он — посторонний, зачем себя тешить обманом, ведь у него есть двигающиеся тело и у тела — руки) им не проникнуть в наш мир, им не стать видимыми… но ведь и нам не проникнуть в этот мир без посторонней помощи наших матери и отца… да ничему здесь не появиться без посторонней помощи, а раз так, значит всё связанно единой причиной — помощью в появлении в этом мире… Вот, стало быть, оно как.

И последним жестом он написал поверх картины свой стих про сезон дождей. Вот теперь всё. Готово. Теодор закончил с вами, существа из невидимого мира, поздравляем вас, вы уже здесь. Есть. А художнику можно закурить. И — чай. Пусть полотно постоит на мольберте, просохнет сутки-двое, а он посмотрит. Всегда так удивляется, когда рассматривает законченную работу. Всегда видит что-то новое, чего и не видел, быть может, когда картину писал. Ещё одна, картина из Серии.

Ещё одно непродаваемое полотно. И почему он их рисует? Откуда они лезут? Что заставляет Теодора тратить на них себя? На любой самый сложный вопрос есть самый простой ответ. И, чем сложнее вопрос, тем проще ответ. Вот оно как.