«Клуб Шести»

Ошалев от подобного обращения АВ, ещё больше чем от людских телопередвижений, Теодор «двинулся» в сторону оравшего на весь вагон товарища. Его по свойски пропускали, только едва матерясь. Потеряв четыре пуговицы, ледокол «Теодор» пристал к гавани — деревянной скамейке, на которой горным орлом восседал АВ.

— Фёдор Сергееч! Двигай сюды! Я тута местечко тебе припас!

Ошалев от подобного обращения АВ, ещё больше чем от людских телопередвижений, Теодор «двинулся» в сторону оравшего на весь вагон товарища. Его по-свойски пропускали, только едва матерясь. Потеряв всего четыре пуговицы, ледокол «Теодор» пристал к гавани — деревянной скамейке, на которой горным орлом восседал АВ.

— Ну, Сергееч, поихалы! — продолжал рокотать АВ, жизнерадостно вынимая бутерброды из сумки и раскладывая их на смятой газете прямо на коленках.

Поезд и впрямь, тронулся.

Чуть не «тронулся» и Теодор, наблюдая, как АВ уплетает бутерброды, запивая их кефиром. Впрочем, АВ в своей процедуре, был не одинок — только состав набрал ход, как соседи по лавке, ритмично распахнули сумки и принялись вынимать съестные запасы. Смрад от живых тел стал перебиваться и смешиваться с запахом жареной курицы, солёных огурцов, яиц и ещё Бог весть, какой дряни… Висящие на поручнях, те, кому не досталось сидячих мест, ворчливо вынимали газеты «Советский спорт» и пристраивали их на головы соседям, дабы удобнее было заполнять нехитрый кроссворд. Наступила временная передышка.

На следующей станции акт «взятия колёсного Зимнего» повторился. Но, уже с большими потерями для штурмующих — те, кто взошёл в поезд на первой станции, заняли глухую оборону. Глухую к воплям вновь влезающих, к призывам «потесниться, ведь всем же ехать надо», глухую к стонам вышвыриваемых из открытых дверей. Этот народ не остановится ни перед чем, этот народ опасен по своей сути, Гитлер был полным придурком, рискнув лезть к нам в поезд… гм, в страну, конечно, в страну, описка тут вышла.

К счастью, АВ не спешил уговаривать Теодора разделить с ним трапезу. Художника так мутило, что видно было невооружённым глазом, а интеллигентно скрывать свою тошноту Теодору в данном положении казалось глупым.

— Не дрейфь, Федя, — глумливо вещал (увещевал) АВ. — Это была последняя станция в городе. Теперь пойдут дачи, и народ начнёт рассасываться. Как тромб.

И действительно, на следующей станции стало легче. Половина стоявших ринулась на выход, в лес, в поля, так бегут дикие лани из зоопарка, когда случайно упадает забор. Если, конечно, лани носят ватники и китайские тапочки.

Не успел Теодор перевести дух, как его внимание оскорбил следующий эпизод этого странного для затворника спектакля жизни. Гомон вагона пронизал душескрежещащий вопль: «Люди добрые, помогите, Христа ради! У нас умерла мама, нас осталось трое — я, и двое младших сестрёнок! Нам не хватает денег, хочется кушать, люди добрые, Христа ради, помогите, кто чем может!» Теодора покоробило. На «внутреннем экране» ему тут же нарисовалась следующая картина: трое девочек, мал мала меньше, глодают косточку и грызут зачерствевшую корку хлеба… а кругом разруха и вонь, как тут, в вагоне пригородной электрички. Он непроизвольно потянулся к бумажнику, но почувствовал упругое сопротивление. Это АВ держал его за запястье и не позволял вынуть бумажник. Тогда другой рукой и из другого кармана Теодор вынул пару мятых десяток и, когда всхлипывающая девушка поравнялась с ним, протянул ей деньги.

— Ох, спасибо, мил человек, дай Бог вам здоровья! — обрадовалась девушка в малиновом демисезонном пальто и улыбнулась голливудски белыми зубами. Что-то нехорошее колыхнулось в душе у художника, какой-то подделкой веяло от несчастного лица страдалицы. АВ так же не остался безучастным к судьбе юной особы, он завернул в газету бутерброд и протянул ей со словами:

— Держи, красавица, покорми сестричек.

— Спасибо, — буркнула девушка и пихнула свёрток в свой пакет. Радости сэндвич с ветчиной ей, почему-то, не прибавил.

Когда девушка удалилась, АВ отпустил запястье художника.

— Ты, брат, не спеши с кошельком. Да и вообще. Лучше сосчитай, сколько их тут пройдёт и внимательно на них посмотри. Ты ж художник, от тебя не должны мелочи ускользать. Погляди на них, в душу им загляни.

Ждать пришлось не долго. С периодичностью в три минуты, сквозь вагон, навылет, стали курсировать нищие всех мастей. Теодору показалось, что жертвы основных бед человеческих ехали с ним в этом скорбном составе электропоезда. Погорельцы, беженцы, музыканты непризнанные и музыканты самоучки, бывшие бойцы из горячих точек (без различных конечностей) и герои Чернобыля, глухие-слепые-глухонемые, дауны под присмотром и без такового, сироты и юродивые… ярмарка убогости…