Клуб "Твайлайт". Часть 1 (СИ)

— Ренат, — Лейла тихо заплакала в ладошку, — какой же ты эгоист! Ты… ты же знаешь, что я не смогу… если ты решил, мне тоже придётся… Я думала, ты меня поддержишь…

— Лейла, моя прекрасная Лейла, моя темноглазая, звёздная ночь, — Ренат наклонился и мягко положил руки к ней на плечи. — Я эгоист. Я всегда таким был, поэтому и получил по хребту от жизни. Я знаю, как тебе трудно! Это с нами, мальчишками, всё легко, а вам, девчонкам, приходится много стараться. Ну… просто перестань смотреть на меня как на брата. Посмотри как на мужчину. Я ведь… не совсем уж плох, верно?

Лейла прыснула сквозь слёзы, покачала головой, потянулась за салфеткой:

— Вечно ты так, из серьёзного в шутку… Пожалуйста, дай мне время. Мне очень… тяжело. Я словно под лёд провалилась, в холодную тёмную воду.

— Хорошо. Take your time[5]. Если ты согласишься, мы будем часто видеться… ты привыкнешь… люди привыкают…

— Привыкают, но разве это любовь?

— Маленькая моя Лейла, ты просто ещё не всё знаешь об этой жизни. Если я расскажу тебе, что может сотворить с человеком любовь, ты ужаснёшься.

… Он вышел из отеля и глубоко вздохнул. Конечно, он испортил Лейле настроение: она не захотела идти на праздник и решила остаться в номере, чтобы подумать. Ей тяжело, он понимает. Ему тоже нелегко. Но он не видит иного пути для них обоих.

Ренат шёл через город, повесив пиджак на плечо. От отеля до центра было далеко, но он не заметил, как вышел на центральные улицы с перекрытым движением транспорта и толпами весёлых людей. Толпы увлекли его за собой и, бездумно двигаясь в ярком потоке, он оказался на набережной. Там вовсю бушевал праздник. В кафе, украшенных разноцветными гирляндами, зажигались свечи. Пожилые пары танцевали под оркестр со старомодными мелодиями: «В бананово-лимонном Сингапуре…», «Скажите, почему…». Дальше, под стенами музея, под гитару очень неплохо из «Сплина» (в тандеме с Маяковским) пел парень:

Все равно любовь моя — тяжкая гиря, ведь висит на тебе, куда ни бежала б.

Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб.

И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа.

Рядом с парнем, углублённая в себя, опустив голову, очаровательно неловко и угловато, танцевала девушка в мужской шляпе. Ренат постоял и послушал. Достал из бумажника крупную купюру, завернул в неё визитку и бросил в футляр. Парень изумлённо проводил его глазами, с достоинством поклонился вслед.

Ренат прошёл до конца набережной. Он смеялся, глядя на уличных мимов, улыбался хорошеньким девушкам в ответ на их восхищённые взгляды, посидел на парапете, глядя на пляж, покидал камни в воду и сфотографировал цепочку кораблей в ряду с подводной лодкой, выстроившихся в бухте. Затем он направил свои шаги в старую часть города, в квартал из двухэтажных домиков с круглыми двориками и ажурными воротами.

* * *

Валера и детвора решили вернуться на второй день фестиваля. Им отлично отдыхалось в приморском селе, и если бы не праздник и скорое возвращение Риммы, они сидели бы там до конца лета. На фотографиях, которые они выкладывали в нашу семейную группу, было много солнца, моря и домашнего зверья, судя по выражению… лиц которого, отъезд ребятни предвкушался как великий день.

С утра где-то в отдалении грохотал парад. А мне даже двигаться не хотелось. Апатия — неизбежный компаньон творчества. Выдуешь из себя в двенадцатый кегль Таймз Нью Роман все свои эмоции, проживёшь с героями их жизнь — и на диван, пялиться в потолок и скорбеть, что в реальности всё по-другому.

Я взяла себя в руки и схватилась за пылесос. Наведение чистоты — это не моё. Это дракон, которого я никогда не одолею. Поэтому я всегда зачинаю уборку в минуты творческого дисбаланса — из двух зол выбираю самое крупное, и второе на его фоне уже не кажется таким стоглавым. Мергелевская пыль — это отдельный момент. Она мелка, тяжела, ибо цементна. Мебель в нашей квартире большую часть своей жизни проводит припорошенной. Венички и пуховочки — это пфе, влажная тряпка — единственное спасение.

Мне не хотелось идти на праздник, но я всё-таки выбралась из дома. Прошлась по Пензенской, накупила шариков (мелкие будут рады, лишь бы Кыся не добралась), послушала оркестр на набережной и пошла домой, хотя самое интересное планировалось в городе на вечер.

Стемнело, где-то далеко затрещали фейерверки. Через час в дверь позвонили. Я открыла, готовясь увидеть соседку Олю, которая нередко одаривала нас на праздники своей феноменальной выпечкой. Но на пороге стоял… Муратов. Весь какой-то расхлюстанный, с совершенно больными глазами.

— Подумал, а вдруг вы дома, — сказал он, поднимая на меня взгляд.

— Боже мой, Ренатик, заходи! Я дома! Никуда уже не собираюсь. А ты…?