Барон беспокойно прислушивался к зловещим скрипам. Отовсюду доносилось хлопанье дверей. Лязгала о борт якорная цепь, а вернее – обрывок цепи без якоря, давно покоившегося на дне. Подозрительно трещали мачты. Скрежетала обшивка корабля. Временами судно сотрясалось от ударов плавучих льдин.
Подбросив щепок в печку, Мюнхаузен разогрел замерзшие чернила в позеленевшей бронзовой чернильнице с альбатросом на крышке, очинил гусиное перо, достал из кармана камзола записную книжку, затем снял с медного кольца на потолке лампу-фонарь, поставил ее на стол и расположился в кресле под красочной репродукцией с картины «Гибель Помпеи».
Наконец, отрешившись от мрачной картины, барон вырвал несколько чистых листков из записной книжки, решительно опустил перо в чернильницу и, нахмурив брови, задумался, глядя на огонек лампы-фонаря… Вскоре заскрипело гусиное перо: «Я пишу на борту корабля-призрака «Синяя птица», в ночь на 17 сентября… Где-то в северных широтах. Координаты неизвестны. Дует норд-ост. Плавучие льды. Айсберги. Положение отчаянное. Спасения ждать не от кого. Остается уповать на чудо. Итак, в ожидании чуда я, нижеподписавшийся, Карл Фридрих Иероним Мюнхаузен, находясь еще пока в здравом рассудке, принял решение тотчас приступить к своим правдивым запискам на борту «Синей птицы», не теряя времени. Я попытаюсь, ничего не утаивая, а также и ничего не прибавляя, увековечить все то, что произойдет со мною в последнем акте трагедии о бароне фон Мюнхаузене ауф Боденвёрдер – под черный траурный занавес!
Побаиваясь, что рукопись, повествующая о последних днях, а возможно, и часах моей жизни, пойдет на дно вместе с «Синей птицей» или сгорит во время пожара от удара молнии, я буду отправлять листы моих новых мемуаров с бутылочной почтой моряков. Поэтому я обращаюсь ко всем людям земного шара! Тот, кто выловит в океане, в море или у берега пузатую бутылку из зеленого стекла от ямайского рома, запечатанную сургучом с оттиском моего фамильного герба, пусть вскроет бутылку, а потом, где бы он ни находился, отправится в Москву, разыщет в районе порта Химки школьную библиотеку, где работает бодрая старушка под кодовым названием «Мария Петровна» и ее помощница девица «Катюша». И в этой библиотеке незаметно спрячет мои мемуары.
Я настоятельно прошу вас, улучить удобный момент, днем или ночью, подойти к глобусу, который стоит на круглом столе, найти на нем Карибское море, разыскать там остров Ямайку и нажать пальцем на эту географическую точку. Не удивляйтесь тому, что произойдет далее. Из глобуса донесутся позывные Клуба знаменитых капитанов – мелодия песенки: «В шорохе мышином, в скрипе половиц медленно и чинно сходим со страниц». А затем точно по линии экватора глобус раскроется ровно настолько, чтобы можно было просунуть руку и положить туда мои мемуары, извлеченные из почтовой бутылки с сургучом.
Этот глобус – секретный сейф клуба. Я надеюсь, что вы никогда и никому не раскроете тайны глобуса из нашей кают-компании.
На этом я позволю себе закончить свое предуведомление».
Затем барон, почистив гусиное перо и взяв новый листок бумаги, написал заглавие крупными буквами с затейливыми завитушками:
С правой стороны листка неутомимый поборник истины приписал: «Я посвящаю эти записки почти с того света – Эриху Распэ». И подписался своим полным титулом.
После чего он задумался, походил по каюте, остановился у треснувшего зеркала в деревянной раме и долго всматривался в свое изображение, увековеченное великим Густавом Доре. Сейчас, конечно, оно было не так красочно и нарядно, как всегда. Косичка была не припудрена, на ногах не красовались лакированные ботфорты с серебряными шпорами. А кружевная рубашка, камзол и чулки сушились на веревке. Лицо осунулось, но все же на Карла глядел вечно молодой старик, седой юноша!.. Но что там не говори и как не петушись, а двести пятьдесят лет – это возраст!
С этими мыслями барон уселся в кресло, обмакнул гусиное перо и продолжал начатые им записки.
«Всему на свете приходит свой конец. Кто знает, что со мной произойдет здесь завтра? Даже сегодня? Через час? А может быть, и через несколько минут?.. Итак, начинаю. Корабль, на который я попал…»
В музее «Летучего голландца» царило молчание.
Возвращаться или продолжать плавание в поисках кораблей-призраков?.. Так был поставлен вопрос Артуром Грэем. Знаменитые капитаны не привыкли бросать дело на полпути, но барометр падал, погода отнюдь не благоприятствовала поискам судов, пропавших без вести.
Конечно, если бы они знали, что совсем неподалеку находился Мюнхаузен, по которому был дан погребальный салют; если бы даже капитаны могли предположить, что он сейчас пребывает на борту «Синей птицы», – о возвращении в библиотеку не могло быть речи.