Клуб знаменитых капитанов. Книга 2

Смотритель маяка слушал весь этот разговор с большим вниманием. И не то чтобы он был большим знатоком и любителем литературы. Нет! Но все, что было связано с побегом коммунаров с полуострова Дюко, было его фамильной тайной и гордостью. А теперь он мог рассказать много нового о Паскале Груссе своей Жанетте и сыновьям. Не каждый день, не каждый год и даже не каждое десятилетие можно услышать на одиноком маяке такое…

Но время шло, и охотник за акулами начал беспокоиться о наших судьбах, что стало ясно из его деликатных высказываний:

– Я вижу, господа, что вы большие поклонники мсье Жюля Верна и, вероятно, ваши отцы или деды были друзьями Паскаля… Верю, что вы капитаны, может быть, даже знаменитые… Но впервые слышу, чтобы кто-либо мог сходить со страниц романа или хотя бы небольших рассказов. Но я не люблю задавать лишних вопросов людям, которые попали в беду. Все равно на маяке нет ни одной книги – я уже говорил, что мои дети учатся в Нумеа и все, что может им пригодиться, находится там, в нашем домике неподалеку от костела. Я могу вас спрятать в погребе до утра, пока Жанетта не пригонит лодку с бочками керосина и провизией. А потом будем искать для вас какой-нибудь парусник или угольщик. Если у вас нет денег, я выложу свои сбережения. До лучших времен! Когда-нибудь сочтемся…

Но должен огорчить почтенных капитанов – если большой колокол в Нумеа подаст сигнал тревоги, по звуку набата все полицейские катера выйдут в море, а патрули начнут прочесывать прежде всего полуостров Дюко. Так всегда бывает, когда побег… г-м… да… Вы можете отстреливаться здесь, на маяке, и даже взять мое ружье и патронташ. Но поймите – я отец семейства. Попрошу связать меня и запереть в погребе. Уж вы простите, но это не трусость, а необходимая предосторожность.

Мы не стали спорить с гостеприимным хозяином, хотя отлично понимали, что положение наше не из легких. Правда, у Немо в нагрудном кармане был экземпляр романа «Пятьсот миллионов бегумы», но, путешествуя по его страницам, мы могли попасть во Франсевилль или в Штальштадт, а в лучшем случае в Лондон на заседание гигиенического конгресса. Ночь близилась к концу, и опасность, что мы не успеем до рассвета вернуться в московский порт Химки, становилась все более угрожающей. А если мы не успеем попасть в нашу библиотеку до первых петухов? Что тогда?.. Об этом было даже страшно подумать!..

Немного посовещавшись, мы решили покинуть маяк и встретить грудью опасность на мокром песке, заливаемом бесконечными атаками прибоя. Сколько раз море подвергало нас опасным испытаниям и сколько раз спасало каждого из капитанов от неминуемой гибели! Недаром моряки говорят: «Не отдавай концы, пока ты можешь плыть!..» Но все попытки разглядеть какой-либо корабль или хотя бы шлюпку в мареве предутреннего тумана были напрасны…

Зато, к нашему огорчению, порывы ветра донесли до прибрежной отмели удары колокола.

– Нет, это не церковный колокол в Нумеа, – успокоительно произнес смотритель маяка. – Скорее всего, это сигнал с какого-то судна, возможно, даже с вашего, уважаемые…

– Сдается, это бьют склянки на каком-то русском корабле… Знакомое звучание… Но только это голос не моего «Коршуна», – с уверенностью сказал капитан корвета.

Бой судового колокола прозвучал ближе… И все-таки как-то неожиданно из белесой пелены показался небольшой, но стройный и красивый, со своими тремя чуть-чуть подавшимися назад высокими мачтами, сверху донизу покрытыми парусами, быстроходный корабль. Сомнений не было! Это был русский паровой клипер «Забияка» из морских рассказов Константина Станюковича.

Нас, очевидно, заметил впередсмотрящий матрос с наблюдательного поста. Колокол умолк, но зато раздалось громкое «ура». Мы ответили на это дружеское приветствие залпом из ружей и пистолетов и стали с нетерпением наблюдать за эволюциями судна, считавшегося одним из лучших на кронштадтском рейде. «Забияка» лег в дрейф, все паруса были убраны с поразительной быстротой. Неумолчный шум морского прибоя прорезал лязг якорных цепей.

Не успел клипер отдать якоря, как на воду был спущен большой баркас. На руле сидел юный мичман, которого, как мы вскоре узнали, все звали Петенькой. А на носу стоял наш старый друг, черный юнга из рассказа Станюковича «Максимка».

Нос баркаса мягко врезался в песок. Первым выбежал на берег мальчишка и исполнил в нашу честь свою песенку, не раз звучавшую в кают-компании клуба…

Негритенок пел и пританцовывал под гармонь, лихо звучавшую в искусных руках его «дядьки», фор-марсового Ивана Лучкина.

Дик Сэнд особенно любил эту песенку и знал слова наизусть, почему для нас не составило никакого труда занести ее на страницы вахтенного журнала…