Клубничное искушение для майора Зубова

От этого настроение, и без того дерьмовое, становится еще хуже, но я старательно делаю хорошую мину при плохой игре.

Мне надо нормально выйти из здания, надо забрать Соню, надо весь вечер себя вести правильно с дочкой. Она наверняка будет спрашивать про маму.

Черт!

Забираю Соньку, получаю от воспитателя информацию, что дочь ела плохо и не хотела идти гулять. Сидела у окна и ждала маму. А где мама, кстати?

Что-то вру про загруженность, забираю Соню.

Проверяю телефон, в надежде, что появится какая-то информация про Клубничку, но ничего нет.

Тогда везу грустную дочь гулять на Патриаршие, потом ужинать пиццей.

Смотрю, как Соня вяло клюет колбаску с большого куска, и ощущаю себя сиротой. Опять. Без Клубнички все пусто, все серо вокруг. Мне надо быть спокойным, потому что Соня очень внимательная и восприимчивая. Все прекрасно замечает. И вопросы задает неожиданные.

И болезненные.

Больше всего убивает бездействие.

Понимаю мозгом, что все равно, как бы я ни прыгал, пока не решится вопрос с жуками и шпионажем в Центре, ничего не изменить. И я ничего не поменяю.

Все понимаю.

Но сидеть и ждать… Это самое жуткое, что вообще может быть! Самое тупое!

Вечером укладываю Соню спать, она капризничает, хочет маму, хочет сказку про белую собачку, а я ее не знаю, короче говоря, градус тоски и безумия нарастает. Был бы один — кидался бы на стены, а, может, и дел бы наворотил. Но я не один. И только это держит.

Телефон вибрирует, когда я, убедившись, что дочь уснула, и выдохнув немного, иду на кухню за очередной кружкой кофе.

Подхватываю, принимаю вызов с незнакомого номера.

— Все, выдыхай, Зубов, — весело говорит Воротов, — взяли всех. Завтра Катя будет дома.

И отрубается, сука.

А я…

Я кладу на стол телефон.

И навожу себе еще кофе. Сердце стучит все сильнее, и вообще успокаиваться не собирается.

Заглядываю в комнату, где спокойно спит моя дочь.

И не верю, что все закончилось. Просто не верю.

Эпилог, или Все не закончилось

— И если ты думаешь, Зубов, что все закончилось, и тебе сойдет с рук твое поведение, разгильдяйство и халатное отношение к работе, то ты сильно, очень сильно ошибаешься!

Я стою с каменной рожей, слушаю контрольную выволочку от генерала, без которой этот вампирюга будет себя ощущать недостаточно нажравшимся кровушки, и терпеливо жду.

Раз-два-три-четыре…

Четыре-три-два-раз…

И еще раз.

И еще.

— Распишись в том, что ознакомлен со взысканием, а также о том, что уведомлен о понижении в звании.

Молча расписываюсь.

Все?

— Еще не все! Вот новое задание, ознакомься.

Беру. Читаю. Поднимаю удивленный взгляд на Савина.

— Что смотришь? Понижение в звании — автоматически понижение в должности. О кабинетной работе даже не мечтай. И про друга своего в МИДе забудь. Он, тем более, уехал в Корею, в посольство.

— В Северную? — недоверчиво спрашиваю я.

— Ебанулся совсем, — качает головой Савин, — молчи уж лучше, умнее будешь казаться. Хотя, тебе это не грозит… Все, свободен. Форма отчетности прежняя.

— Сроков выполнения задания не вижу…

— Бессрочное, дубина. Свободен. И чтоб в ближайшие пару лет мне на глаза не попадался.

— Есть.

Выхожу, машинально поправляю ворот куртки. Немного саднит. Клубничка такая нетерпеливая стала, еще горячее, чем раньше. Вот что тюряга с людьми делает…

Усмехаюсь.

Главное, ей не сказать этого всего. А то будет мне страсть.

На улице уже тепло, апрель вступает в свои права.

Пахнет прям-таки весной, девчонки вокруг ходят в мини.

Щурюсь на одну из них, тонкую красотку с длинными темными волосами и пухлыми, немного натертыми губами. Словно ее всю ночь трахали. И в рот тоже.

Все внутри напрягается от одной только мысли, как это может быть.

— Зубов, когда ты так смотришь, я прямо бояться начинаю, — красотка в мини подпрыгивает и виснет на моей шее, с удовольствием подставляя пухлые, натертые губки, чтоб поцеловал.

И я подчиняюсь.

Целую.

Долго и обстоятельно. Так, словно после этого поцелуя — конец света будет.

Просто, после случившегося, больше не рискую. Все делаю, как в последний раз.

И Клубничка моя — тоже.

— Ну что, за Сонькой?

— Ага.

Мы идем к машине, в обнимку. Мы вообще последнее время стараемся лишний раз не отпускать рук друг друга. Не знаю, как Клубничке, а мне вот такое тактильное подтверждение ее присутствия необходимо, словно воздух.

Я надышаться ею не могу.

Вот как встретил тем мартовским утром у ворот СИЗО, как обнял… Так, кажется, только держа ее в руках, и дышать полноценно начал. А до этого — задыхался.

Мы тогда поехали домой, практически не разговаривая. Не могли просто, не способны были.

Зашли в квартиру, попутно сдирая друг с друга одежду, упали на кровать…

И все. Больше не помню ничего. Первый раз в своей жизни не помню, что именно делал с женщиной в постели. Потому что… Это было, словно возвращение к жизни. Так естественно и правильно, как дышать, смотреть, пить воду. Делать то, что необходимо для обеспечения жизнедеятельности.

Мы не могли друг от друга оторваться, как вцепились всеми конечностями, словно слились амебами, вросли друг в друга.