Клубника со сливками

Как только довелось ему первый раз встретиться с нареченной женой, Павел изнасиловал ее так жестоко, что пару дней Анечка могла сидеть только бочком. Намастырился он, видать, в ее отсутствие, как, куда и что. Потом он, правда, слегка приласкал ее корявой ладонью с жирным черноземом под ногтями и сказал, что это он ее так для острастки, в качестве науки: мол, не ходи по чужим мужикам, когда свой есть.

На свадьбе Анечки и Павла три дня гуляла вся деревня. Родители невесты не пожалели двух третей стада своих новеньких гусей. Что гуси? Вылупятся еще. А люди похвалят, что не пожалели, уважили их.

Молодая сидела во главе стола вся в слезах и соплях, что для русских баб вполне нормально. А если еще учесть, что она не простая баба, а уже порядком порченая, так и пусть себе рыдает. Ей только на пользу. В науку, значит. Павел в колом топорщившемся новом пиджаке на всякий случай еще раз сообщил всем, кто, может, нечаянно забыл, о своем великом подвиге по части угрева на собственной груди блудливой греховодницы и пил отдельно с каждым, кто его за это дело хвалил. К концу великой гулянки он кулем свалился в сенях собственной избы, где и проспал, богатырски храпя, целые сутки.

Анечка эти сутки билась в рыданиях над письмом, которое Николай Витальевич сунул ей в карман пальтишка, в котором она уезжала из его дома. В нем он писал, что одну только Анечку любит, но Толю оставить никак не может, потому что тогда жизнь этой достойной и ни в чем не повинной женщины будет полностью разрушена и оттого они с Анечкой не смогут быть абсолютно счастливы. О том, что Анечкина жизнь пропадает ни за грош, он почему-то не печалился, считал, что у нее все как-нибудь уладится и утрясется. Еще уверял, что Юрочка никогда ни в чем нуждаться не будет. В том, что мальчику с Егоровыми будет хорошо, Анечка и сама не сомневалась, а вот на то, что заладится ее жизнь с Павлом, даже и не надеялась. Вдоволь нарыдавшись и спрятав заветное письмецо в карман, она хотела удавиться, но как-то не получилось. Забоялась Анечка.

Проспавшись, Павел сходил в свою МТС, выпросил себе еще один выходной под святое дело женитьбы и вонючим перегарным ртом присосался к Анечке чуть ли еще не на сутки. По сравнению с новоиспеченным мужем Никита Егоров казался Анечке нежнейшим ангелом, а о Николае Витальевиче она старалась и вовсе не вспоминать, потому что если вспомнишь, то удавиться все-таки получится, а у нее есть еще сыночек Юрочка. Может, когда и доведется с ним встретиться…

Павел Коробейников три года бил свою жену смертным боем: городское гулевание простить не мог, а свои дети почему-то не нарождались. Анечка иногда говорила ему, что он у нее все женское отбил, потому и дети не родятся. На это Павел всегда отвечал, что такого еще в жизни не случалось, чтобы от мужниной науки жены не рожали.

Чужие мужики тоже проходу Анечке не давали, поскольку с подачи Павла считали ее безотказной шалавой, которая дает всем без разбора. Однажды два бывших одноклассника Анечки и Павла насиловали ее в собственном огороде, чуть ли не на виду у соседей, а Павел возьми да и возвратись со своей МТС. Разумеется, его праведный мужской гнев обратился только на Анечку. Тут же, в огороде, он намеревался в назидание оприходовать ее самостоятельно по всем правилам, но Анечка вовремя нащупала рукой валявшийся рядом нож, которым она как раз собиралась нарезать зелени к обеду, когда явились эти двое. Ее перекошенное лицо было даже красноречивее жеста, когда она подняла нож на мужа, не обращая внимания на то, что из-под неловко захваченного лезвия течет на укропные зонтики ее собственная кровь.

Струхнувший Павел, кое-как застегнув штаны, ушел в дом, где опять до животного состояния надрался горькой в обнимку с двумя насильниками. Разлепив к вечеру осоловелые глаза, он снова взялся учить жену, кто тут есть кто и где чье место, но она уже знала, что ей делать. Она взяла со стола все тот же нож, так и не отмытый от собственной крови, и приставила его к горлу былиной качавшегося с перепоя мужа.

– Еще раз ко мне прикоснешься, убью, – совершенно спокойно, без всякого надрыва сказала она. – Мне терять нечего. И так жизни нет.

Это ее спокойствие мгновенно отрезвило Павла и напугало до колик в животе. Он сразу понял, что жена говорит правду. Убьет, не пожалеет.

На следующее же утро Анечка вытащила из-за портрета мужниных родителей пачку замызганных денег, которые Павел откладывал на мотоцикл, отсчитала нужную на билет сумму и уехала в Ленинград в одном летнем платьишке с прощальным письмом Николая Витальевича в кармане, даже без какой-никакой кофтенки и без всякого багажа.

Евстолия Васильна, выслушав ее горький рассказ, обратно в Мышкино не прогнала, только взяла твердое слово не претендовать на Юрика. Выбора у Анечки не было.