— Кто же из них? — прошептал я.
— Хм? — сонно спросила Бастет и заерзала у меня на плече.
— Ничего, — я пару раз повернул табличку меж пальцев. Бинты с них уже сняли, как и повязку с головы нубийки. На коже красовались багровые рубцы в тех местах, которыми я ухватил меч Тарару, пронзая грудь Азамату. — Просто мысли вслух.
Бастет задумчиво почесала нос. Бугорок на месте перелома был не сильно заметен, но она все равно оставалась непреклонной в своем желании найти подходящего костоправа. Нубийка уже подумывала съездить в Петру в ближайшее время и поискать лекаря там.
— Больше ты ничего не помнишь из подслушанного разговора? — зевнув, спросила она.
Я покачал головой:
— Ничего.
— Жаль. Значит, начнем пытать Себекхотепа.
— Не самая удачная мысль, — нахмурившись, ответил я.
— Знаю, но, что-то же, нужно делать? — она перегнулась через меня и схватила кувшин с водой. Бастет коснулась своей обнаженной грудью моего живота. Возможно, это меня возбудило, если бы не размышления о предателе.
— Можешь рассказать что-нибудь о них? Ну, кроме Гасана и Тарару. Тут и так все понятно. Кстати, не забудь, с парнишкой необходимо побеседовать в ближайшее время.
— Я помню, — отпив из кувшина, ответила Бастет.
— Хорошо. Так, что?
Она внимательно окинула взглядом табличку:
— Ассирийцы — беглые воины. Дезертиры. Они никогда не вдавались в подробности о своем прошлом или о том, почему совершили свой поступок. Азамату было достаточно того, что они неплохо орудуют клинками и не испытывают недостатка в храбрости и жестокости на поле боя. Больше о них я ничего не знаю. А, ну и еще они родом из Шибанибы[76]
.— Ясно. А этот? С непроизносимым именем?
— Себекхотеп?
— Да.
Бастет прыснула:
— Что сложного в его имени? Всяко проще, чем Ясмах-Нирари.
— Кому как, — буркнул я.
— Он бывший писец.
— Вот как? — удивился я. — Египетские писцы живут настолько плохо, что предпочитают подаваться в разбойники?
— Конечно, нет! У Себекхотепа есть своя причина, по которой он оказался здесь.
— И какая же?
Бастет отпила еще немного воды, а затем, вытерев губы, поставила кувшин обратно на стол:
— Он был помощником фиванского номарха. Но, как и многим людям, Себекхотепу не чуждо желание получать и иметь больше. Он начал воровать, подделывая сметы и отчеты о доходах нома, а также занижать реальные налоги, вносимые крестьянами в казну. Списанные цифры доходов прибирал себе. Поначалу от его действий страдали местные жители. Когда номарх увидел недостачу, то сперва подумал, что это грязные крестьяне зажимают деньги и урожай, не желая отдавать благословенному фараону то, что причитается ему богами. Ведь он и сам живой бог. Воплощение Гора[77]
. Но крестьяне отказывались сознаваться. Даже после того, как сборщики налогов утопили в колодце целую семью в назидание остальным. Тогда до номарха, наконец, дошло, что утечка доходов происходит отнюдь не из-за местных жителей. Но когда стража ворвалась на виллу Себекхотепа, тот был уже далеко, заранее почувствовав, что находится на грани краха. Позднее египтянин рассказывал, что воруй он чуть меньшими суммами, то смог бы выйти сухим из воды.— Интересно, — хмыкнул я, — этот египтянин хитер и изворотлив.
— Как кривое лезвие клинка.
Я вздрогнул и посмотрел на Бастет.
Та кивнула:
— Поэтому я и думаю на него. Может, ассирийцы и жестоки, но навряд ли станут плести интриги за спиной. Предпочтут выступить открыто.
В ее словах был смысл.
— Возможно, — признал я, — однако нельзя исключать их из списка.
— Ага, — Бастет снова легла, положив голову мне на плечо.
Быстро переварив услышанное, я постучал пальцем по табличке:
— Ясмах-Нирари. Расскажи о нем.
— Тот, что с непроизносимым именем? — передразнила меня Бастет.
Я показал ей язык, и она рассмеялась.
— Да, про него.
— Я ничего о нем не знаю.
— Прямо совсем ничего?
— Кроме того, что он молчалив, безропотно делает то, что ему прикажут, и держится подальше от остальных.
— Хм... — задумчиво протянул я. — А угаритяне?
Бастет вздохнула:
— Может, поспим немного, а утром продолжим? Я устала.
— Осталось всего пара имен.
— Ты ведь не отстанешь, да?
— Конечно!
— Ибинару бывший раб, — сонно начала Бастет, — он такой же юнец, как и Тарару. Около года назад мы захватили его у эламского караванщика, возвращавшегося в Междуречье из Ханаана. Наша шайка тогда понесла потери. Не такие серьезные, как сейчас... Кстати, — ее голос слегка оживился, — вот еще одна головная боль. Нам нужно пополнить ряды. Нашелся очередной повод съездить в Петру. Заодно вправлю себе нос.
— Да-да, — нетерпеливо перебил я, — не отвлекайся.
Она вздохнула и продолжила: